– Лучше заткнись, Кренц, – играя желваками, цедит Бессонов и смотрит на меня исподлобья.

Минут через двадцать в кабинет входить мужчина лет шестидесяти, с серебристыми от седины волосами, но такой же крепкий и высокий, как Шмелев.

– О, Сергей, привет-привет мой дорогой друг, – подается к нему навстречу Николай Антонович. Мужчины пожимают друг другу руки, затем обнимаются, дружески хлопая друг друга по спине.

– Привет, Коля. Ну, где мой пациент?

– Вот этот мальчик, – тычет в меня шеф и, кажется, я теперь понимаю Мирона. Порой манера общения старика доводит до белого каления.

– Давайте посмотрим вашего мальчика, – смеется лекарь.

Ставит на стол чемодан и удаляется в комнату отдыха, где есть санузел, чтобы вымыть руки. Возвращается с закатанными до локтей рукавами, открывает свой чемодан и приступает к осмотру моей травмы.

– А ваши врачи где? – не отрываясь от осмотра, тихо спрашивает он.

– Я вызвал тебя, как маэстро в искусстве шитья, – пожимает плечами Шмелев. – Мои немного по другой части.

Сергей кивает, ставит мне местную анестезию, ждет несколько минут и приступает к работе.

– Опа! Вот он, родненький, – довольно изрекает он, глядя на маленький кусочек стекла, зажатый в щипцах.

Вскоре лоток наполняется еще несколькими осколками, после чего доктор еще раз промывает раны и начинает накладывать аккуратные швы.

– Крепкий ты, Мишка, даже не поморщился ни разу.

– Так, анестезия же, – бросаю без эмоций.

– И все же. Я как-то Коле еще по армейке накладывал швы. Ух, слышал бы ты, как он визжал.

– Так, ты и штопал меня наживую, – хмыкает Шмелев.

– Как это? А кто сначала анестезию в виде алкоголя в себя залил?

– А, ну да, ну да, – посмеивается шеф. – Ты давай не языком чеши, а парнишку моего латай.

Через полчаса друг Николая Антоновича собирает свои вещи и покидает нас.

– Он лучший, кого я знаю, в этом деле, – довольно заявляет шеф, появившись в кабинете. – Потом и не найдешь, где шрамы были. У Сереги руки золотые.

Киваю, устраиваю свою пятую точку на кожаный диван, прикрываю глаза. И кажется, минут на пятнадцать погружаюсь в сон, в котором вижу свою девочку. Она все время плачет и зовет меня на помощь.

Звонок телефона вырывает из сонного плена. Я рывком вскакиваю с дивана, смотрю на экран и тут же выхожу из кабинета, двигаясь в сторону балкончика.

– Да.

– Михаил, добрый вечер, – говорит, тихий мужской голос с небольшой хрипотцой. – У вас ровно две минуты на разговор с вашей женщиной.

От этих слов за грудиной грохает так, что я автоматически прикладываю к телу руку, словно пытаясь удержать рвущееся наружу сердце.

– Миша? – практически неразличимый голос Мурашки.

– Девочка моя, ты как? С тобой все хорошо? Тебя не обижают? – выдаю на повышенных оборотах.

Она начинает всхлипывать и заикается из-за чего, совершенно не могу разобрать ее слов.

– Ну-ну, маленькая. Постарайся успокоиться и послушай меня. Я тебя люблю и ни за что не оставлю. Поняла? Я. Тебя. Не оставлю. Подтверди, что понимаешь.

– Да, – шуршит ее голос.

– Тебе ничего не сделают. Главное — не провоцируй их. Хорошо? Будь тихой и послушной. Скоро все закончится.

– Пожалуйста, забери меня отсюда, – вновь давится словами и с трудом, но мне удается разобрать: “Я люблю тебя…”, после чего звонок обрывается.

Я еще долго смотрю на погасший экран телефона. Затем вскидываю голову к небу и, раздирая горло, ору в пустоту, что есть сил. Выпустив переизбыток эмоций, спускаюсь на парковку, прыгаю в тачку и выжимаю из нее максимум, ловко лавируя в слабом ночном потоке машин. Наматываю несколько кругов и возвращаюсь обратно. Прямой наводкой двигаю в тренировочный зал, продолжаю высаживать энергию, уничтожая боксерский мешок. Когда сил уже не остается, падаю на маты и таращусь в потолок.

– Шакалит? – Глеб нависает надо мной. В темноте абсолютно не вижу его лица, только отблеск холодных глаз.

– Тебя тогда также мотало? – спрашиваю, продолжая вглядываться в его лицо.

Он пожимает плечами и отворачивается.

– Твои швы… кажется, им пизда. Надо по новой штопать, – он подходит к мешку и наносит мощный удар. – Своим перформансом ты не дал мне договорить, – еще удар, но уже ногой. – Тарасов считает, что Олеся все еще в городе. Он пробил через своих людей, камеры. Ее нигде не было. Ни на одном из вокзалов. Проводница одного из поездов также подтвердила, что купленное Олесей место всю дорогу пустовало, – еще серия жестких ударов по мешку, затем Мирон останавливается и смотрит на меня. – Что ты с ней хочешь сделать, когда найдешь?