***

Дни смешались в одно сумбурное нечто. Порой к нему заходили напоить водой или влить в рот непонятного рода бурды, дабы Серкан не сдох до начала торга. Если его не кормили, то задавали вопросы; когда он не отвечал — брали плеть или применяли кулаки. Мальчишку били до потери сознания и приводили в чувства, не давая отправиться на тот свет.

Принц молчал, не раскрывая правду о себе. Стоны превратились в хрипы, он сорвал голос. Одежды выглядели неопрятными и потрёпанными.

Всё повторялось снова и снова. Руки затекли от долгого нахождения в кандалах, грудная клетка неравномерно вздымалась. Кто-то, заставляя его очнуться, хлестал по щекам. Он не слышал чужих голосов. Сознание силилось полностью раствориться. Серкан ощущал боль каждой клеточкой тела, пока в один день это чувство не пропало вовсе.

Его Высочество не верил, что выберется из этой западни живым; ещё хуже было думать, что он превратится в раба.

И он сломался под натиском ударов судьбы… Серкан желал одного: смерти. Принц смирился с любым исходом, ведь отсюда не было выхода и спасения. Он давно потерял надежду и веру во что-то лучшее, в особенности же в людей, напоминающих опасных, готовых загрызть во всякий момент хищников. Люди стремились показать ему, кто на самом деле сильнее, а кому уготовано ползать под чужими ногами, не имея права воспротивиться, возразить.

Впервые Серкан не знал, стоит ли радоваться или печалиться отсутствию зрения. Другие его ощущения обострились до предела: он вздрагивал от каждого шороха, мечтая очутиться в объятиях тёти, вдохнуть запах любимых роз и забыть обо всём. Откуда-то капала вода, пахло сыростью и ещё чем-то неизвестным. Холодный пол не позволял согреться замёрзшему телу. Принц откинул голову к стене и не смог поднять уголки прежде видневшихся до самых ушей губ.

Казалось, его мукам нет финала… пока решётка не приоткрылась и двое мужчин, подхватив под подмышки, не поволокли его куда-то. У Серкана совсем не было сил сопротивляться — да и, даже если бы он попробовал отбиться, бежать ему было некуда и стало бы лишь хуже.

Наконец его вывели на сцену и поставили на колени. Эр Хан вцепился в отросшие до лопаток — раньше ему всегда их стригли — волосы мальчишки. Разглядев красоту юноши, посетители торга перекрикивали друг друга: каждый старался предложить побольше, перебив ставку соперника. Серкан сморщился и опустил голову; его накрыла тяжелейшая апатия. На лице застыла маска скорби.

Рустем так и замер, стоило ему словить взгляд Его Высочества. Хотелось обнять друга, спрятать его от всего мира. Разве ребёнок должен страдать подобным образом? У него не было сил лицезреть хорошо видневшиеся увечья, застывшие в горечи черты, грязные одежды…

Он поднял табличку, перебивая последнюю цену в несколько раз.

— Раз. Два. Три. Продано! — объявил Эр Хан, и притихший зал с затаённой злобой и неодобрением покосился на посмевшего забрать добычу прямо из-под носа Рустема. — На сей ноте объявляю сегодняшний аукцион оконченным.

Он в последний раз оглянулся по сторонам и вышел из здания. Уже не терпелось доложить Его Величеству о рынке рабов… и если бы не счастливая случайность, сегодня Серкан пополнил бы их ряды.

Со страхом коснувшись дверной ручки, Рустем вошёл в указанное ему плохо освещённое помещение. Тут же открылась ужасающая картинка, в которой Его Высочество, всё ещё скованный кандалами, но упрямо сохраняющий осанку, стоял на коленях, а рот его был заткнут тряпкой.

Из недр души поднялся страшный гнев, готовый смести всё на своём пути. Тем не менее приближённый, оставаясь максимально сдержанным, прошёл к столу, за которым высился Эр Хан: тот, сложив руки на огромном животе, ожидал от него денег.

Стиснув зубы и сделав несколько глубоких вдохов, Рустем велел своим стражникам внести два огромных мешка, которые тотчас же поставили перед самым носом рабовладельца.

— Пересчитывай. А теперь отдавай мой товар. — Он позволил себе столь вольное обращение, потому что борода и усы добавляли ему возраста.

— Забирай. — Мужчина указал на Серкана и потянулся жирными лапищами к золоту. Маленькие глазёнки блеснули, и пухлые губы расплылись в довольной ухмылке. — Давай, вали отсюда. — Эр Хан желал остаться наедине с богатствами, искупаться в них и тем самым доказать, что и из бедности всегда можно найти выход.

Тем временем Рустем помог Серкану подняться на ноги и вновь заметил, как сильно тот исхудал. И ведь невозможно было остановиться и успокоить принца, проявить хоть какое-то сочувствие, выразить эмоции: нельзя было дать понять, что они знакомы.

Он провёл мальчишку по ступеням и приказал подготовить повозку. Кандалы снял кто-то из контрабандистов и удалился; тогда же рот юноши покинула и тряпка.

— Вы в безопасности, Ваше Высочество, — прошептал Рустем, сажая друга в повозку, на мягкий стог сена, и подавая ему воду. — Скоро вы вернётесь домой.

— В клетку? — Не такие первые слова он ожидал услышать. — Хочу к тёте, чтобы она меня обняла и приготовила мои любимые пирожки с вишней, — сменил тему принц.

— Да я сам их приготовлю! Только прошу, не плачьте и не грустите, это вам не к лицу. — Рустем накинул на Серкана свою накидку, чтобы он немного согрелся.