Тот, одарив приближённого слабой улыбкой и кивком в качестве благодарности, погрузился в сон, ещё не до конца осознавая: он наконец в надёжных руках.

Больше его никто не тронет.

***

По пути во дворец Серкан ни разу не заговорил, спрятавшись за панцирем, однако глаза были громче любых реплик. «Помогите мне. Помогите», — кричали они о причинённой их обладателю боли. Его Высочество не пролил и единой слезы, разве что нервно улыбался, стараясь притвориться, что с ним всё хорошо и ровным счётом ничего не произошло.

На самом же деле Серкан был сломлен и не верил в собственное спасение. Он по-прежнему находился в той комнатке, где его под пытками пытались заставить отвечать на вопросы. А он молчал. Точно так же, как сейчас.

— Ну же… поговорите со мной, Ваше Высочество, — тихо позвал его Рустем. — Вы только и делаете, что замыкаетесь — и этим лишь причиняете своей персоне вред.

Серкан спрятал голову между коленей. И слышать не хотелось обращение по титулу… уж лучше бы он родился обычным!

— Поговорите? О чём нам с тобой говорить? — мальчишка вскинул подбородок и сорвался на крик; его заколотило. — Я ничего не скажу! Ничего! Не трогайте меня, прошу, умоляю! — Серкан практически себе под нос начал молиться богине Рае. Фантомные плети в очередной раз ударили по коже, оставляя глубокие раны и кровоподтёки. — Нет! Нет! — завопил он, отмахиваясь руками.

Друг тут же схватил его за плечи, пытаясь привести в чувство. Принц задыхался, поспешно хватая ртом воздух… ничего, совершенно ничего не выходило, и его кожа становилась всё горячее, а одежда неприятно прилипала к вспотевшей спине. Было начало зимы, и потому он легко мог заболеть…

— Серкан! — сколько бы Рустем ни повторил его имя, мальчишка на него не отзывался. Кожа Его Высочества была необычайно бледной, напоминая лепестки роз; он часто проводил языком по губам, словно силясь вернуть им былой цвет.

Стоило им пересечь дворцовые врата, как приближённый, взяв принца на руки, спрыгнул с повозки и побежал к крылу, где должен был находиться лекарь по имени Хан. Один из самых главных и уважаемых знатоков медицины, его единственная надежда…

Рустем стрелой влетел в помещение, и склонившийся над травами Хан поднял глаза на внезапного нарушителя спокойствия.

— Клади его. — Голос лекаря сквозил холодом и строгостью. Он поднялся, скрипнув стулом, и первым делом измерил Его Высочеству пульс. — Иди отсюда, я сам справлюсь. Ему нужен покой.

— Но… — Рустем собирался возразить и остаться подле своего господина.

— Ты будешь только мешать и путаться под ногами. — Хан попросил одну из помощниц приготовить успокоительный отвар, пока сам вливал в рот Серкана микстуру от простуды.

Рустем не мог не подчиниться — дверь за ним хлопнула столь громко, что, казалось, затряслись стены.

***

Серкан несколько раз приходил в себя. С ним о чём-то говорили, и он даже отвечал, пускай вяло и коротко: было страшно открыть дышу и обжечься. Страх боли опутал душу плотными нитями.

Его поили отварами и лёгкими супами; юноша часто просыпался по ночам от высокой температуры, с мокрыми щеками и в мокрых одеждах, которые ему меняла помощница, Хана. Серкану стало равнодушно, кто и что с ним делает, трогают ли его тело; кивал болванчиком и улыбался. И неизвестно, как долго он пробыл в подобном состоянии…

В один момент послышались тихие шаги, и кровать прогнулась под чужим весом. Старческие морщинистые пальцы пригладили его волосы, а губы растянулись в доброй улыбке. Тётушка Эни склонилась над ним, оставляя на лбу незаметный, но значащий целую бесконечность поцелуй.

Принц ощутил давно забытый аромат роз, и его тело наконец расслабилось, обретая долгожданный покой.

— Мой бедный, маленький мальчик, — вздохнула тётушка. На мгновение она прикрыла глаза и всё же не дала чувствам полностью собой завладеть. — Столь много пережил, а продолжаешь улыбаться. Ты невероятно силён духом, Серкан, и я по праву горжусь своим племянником. Всегда оставайся таким.

— Тётушка, — с трудом отозвался принц; сев на кровати, он потянулся к ней и погрузился в родные объятия, ощущая похлопывания по спине.

Именно эту картину и застал император Ханун. Опасаясь совершить хоть одно лишнее движение, он стремился сохранить этот волшебный момент в памяти, чтобы порой вспоминать его тёплыми и грустным вечерами.

— Прошу прощения. Я хотел проведать сына… — бесстрастно дал о себе знать император; и всё-таки даже его сердце встало на место. — Как ты, Серкан?