— И поменьше дополнительных распоряжений: подвинься, отодвинься, переместись, — донеслось из угла. — Район свой знаем, полосы и границы знаем.

— Больше не будет ни одной няньки, ни одного распоряжения. Да и времени для этого уже нет, — проговорил Смолянинов и тихо, но раздельно добавил: — Ваши отряды выступают сегодня в ноль-ноль-десять минут… Благодарю, товарищи, за советы. — Смолянинов обвел присутствующих взглядом. — Хорошо сказал капитан Гринько: мы пришли не мстить, а требовать благоразумия! Это ко многому обязывает! Нести свободу и мир людям почетно! Нам нельзя забывать о чести советского человека…

Когда уже расходились, член Военного Совета неожиданно окликнул Бурлова:

— Майор Бурлов!

Федор Ильич с недоумением обернулся к генералу, «Звание спутал — хорошая примета», — усмехнулся он про себя, но, взглянув в лицо Смолянинова, понял, что ошибся.

— Простите, товарищ генерал! Не знаком еще с приказом, потому и не представился, — извинился Федор Ильич.

— Вот выписка, поздравляю! Ваш отряд готов? Он создан позже других.

— Для коммуниста есть один ответ, товарищ генерал: задача будет выполнена, — заверил Бурлов.

7

27 июля, сразу же после получения Потсдамской декларации о безоговорочной капитуляции, в который раз уже за последние месяцы снова собрался Верховный Совет по ведению войны. Барон Судзуки, а за ним морской министр и министр иностранных дел настаивали на немедленном принятии условий союзников, но военный министр, генерал Умедзу и начальник штаба флота высказали категорические возражения и уверили императора, что Потсдамская декларация является посягательством на прерогативы его величества. Больше того, они принудили премьера заявить корреспондентам, что японское правительство оставит требования союзников без внимания. Все это было ужасно, но за военным министром стояла армия — и с этой силой барон не мог не считаться.

7 августа барон Судзуки решил лично посетить русского посла. Но главный секретарь русского посольства, принеся извинения, ответил, что посол болен и не может встретиться с премьер-министром.

На второй день посол явился сам к барону Судзуки. Это ободрило премьера. «Наконец-то! — облегченно подумал он. — Советы не могли оставить предложение о посредничестве без ответа. Покладистость русских мне хорошо известна. Почему не воспользоваться этой слабостью своего соседа? Сейчас мы сыграем в „кошки-мышки“. Русские любят эту детскую игру»

— Как ваше здоровье? — после взаимных знаков уважения спросил барон, так как во внешности посла ничего не указывало на перенесенную болезнь: посол выглядел свежо и жизнерадостно, пожалуй, даже слишком жизнерадостно.

— Благодарю, ваше превосходительство, сейчас лучше, — как-то быстро и нехотя ответил посол. И не дав премьеру высказать свое удовлетворение, продолжил уже официальным тоном. — Ваше превосходительство, в эту самую минуту мое правительство приняло вашего посла в Москве господина Сато и сделало ему заявление, которое имею честь передать вам лично. После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной военной державой, которая все еще стоит за продолжение войны, — в голосе посла прозвучало искреннее сожаление. — Требования грех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая — от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым, предложение японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву…

Эти слова, хотя и были высказаны все с тем же нескрываемым сожалением, прозвучали для адмирала громом. На мгновение ему даже почудилось, что в оконных рамах тонко звякнули стекла. «Значит… ультиматум!» — справившись с минутной оторопью, подумал он. Лицо барона продолжало хранить застывшую улыбку вежливой снисходительности, но в душе он чувствовал вскипающую злобу.

— Учитывая отказ Японии капитулировать, — продолжал посол, — союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии, и тем сократить срок окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. — Посол выдержал паузу и уже твердо заключил: — Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года…

— Япония отвергла это заявление! — в старческом негодовании выкрикнул барон. — Или Советское правительство считает, что это заставит империю…

— Советское правительство считает, оскорбленный этим прецедентом, прервал его посол, — что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и даст возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного Советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз считает себя в состоянии войны с Японией.

Премьер-министра оставило самообладание. Улыбка исчезла с его лица, уступив место нескрываемой ненависти.

— Коросе!.. Я немедленно доложу его величеству императору Нипон решение Советского правительства! — надменно заключил барон, подчеркивая тяжелым произношением свое пренебрежение к Советской ноте. — В таком случае Квантунским мечам придется повторить историю…