«Замысел благоразумен, — думал маршал, — но предельно дерзок, связан с большим риском. В тылу наступающих войск остается мощный укрепленный район и его сильный гарнизон. При малейшей заминке в ходе операции блокированный противник станет опасным». Но в твердой уверенности генерала маршал уловил, что этот риск основан на трезвом учете сил и возможностей обеих сторон, на безукоризненном знании Оперативного Искусства, психологии и военных способностей командного корпуса обеих армий. В нем были предупреждены все вероятные контрмеры противника.

Когда Георгий Владимирович кончил доклад, его лицо было бледно, на висках под серебром седины поблескивали капельки пота. Но внешне он казался спокойным.

Василевский долго молчал.

— Каково мнение командующих армиями? — обратился он к маршалу Мерецкову.

— Командармы Пятой, Двадцать пятой и Тридцать пятой твердо уверены в выполнимости замысла их армиями. Командующий Отдельной Приморской армией высказал сомнение: считает, что принятая им армия не в состоянии справиться с такой задачей. Ее нужно к этому готовить и основательно?

— Это ваша армия? — обратился Василевский к Савельеву. — Вы уверены, что она способна выполнить задачу?

— Так точно, товарищ Главнокомандующий, — твердо ответил Савельев. — Я хорошо знаю свою армию, потому и предложил ее для нанесения главного удара… — и, словно в мгновенье охватив все эти военные годы, тихо добавил: — Ее поражение — мое бесчестие!

Василевский подошел к Савельеву и крепко пожал руку:

— Замысел очень дерзок, рискован и необычен, но правилен, — обратился он к командующему фронтом, — Продумайте, взвесьте все еще раз. При успехе обоим носить высшие награды, ну а в противном — не сносить головы, — просто рассмеялся он. — Не буду возражать, если генерал-полковника Савельева возвратите на прежнюю должность.

* * *

Начальник штаба армий ознакомил генерала Николаенко с общим замыслом операции. Тот вначале принял его слова не всерьез и, по обыкновению прищурившись, хитровато спросил:

— Без артподготовки? А может и без винтовочек ударим? Там же всего-навсего пятнадцатикилометровая полоса укреплений? — Но вдруг возмутился: — Времена Филиппа второго и Македонского ушли в область предания. В наше время немыслимо прорывать укрепленный район без артиллерии.

Новый командующий армией, человек крутого и властного характера, которому по своему обыкновению Николай Константинович попытался изложить тревожившие его сомнения, оборвал его оскорбительно:

— Догмы стареют вместе с людьми!

После такого объяснения командующий артиллерией не только растерялся, но даже заболел. Он вдруг почувствовал, что теряет путеводную нить, которая руководила им все эти годы, что весь его труд совершенно не нужен. Да нужен ли и он сам в армии?

Николаенко много бывал в войсках, наведывался в каждую батарею, требовал ускоренного оборудования огневых позиций, точной подготовки данных по целям, но все это делал механически в силу сложившейся привычки. Иногда он возбуждался, и тогда в нем вспыхивал прежний огонек, но стоило услышать свою же любимую фразу, которая еще так недавно умиляла старого артиллериста: «Пушкари свое дело знают!» — как он начинал хмуриться, сердиться и поскорее уезжал из части.

Не обрадовало командующего артиллерией даже прибытие в состав армии двух противотанковых бригад и тяжелого артиллерийского дивизиона. Только после осмотра артчастей с генералом Смоляниновым, Николай Константинович словно сам устыдился себя. Член Военного Совета мало делал замечаний и не задавал вопросов, но Николаенко понял, что он остался недоволен. Он вдруг заметил и сам в подразделениях много такого, что раньше бы не оставил без внимания. В конце осмотра Смолянинов сказал:

— Много досадных мелочей, Николай Константинович, — и пристально взглянул на него.

— Какое это имеет теперь значение? — избегая взгляда, отозвался генерал Николаенко.

— Вы знаете, какой ответ готовит нам Сато? — недовольно спросил Смолянинов и, не ожидая ответа, уехал в штаб армии.

Сегодня, собираясь к члену Военного Совета с докладом, Николаенко хотя и был доволен собой, но несколько обескуражен встречей. «Старый лафет, распустился!» — пробормотал он.

Смолянинов встретил его так, как будто между ними не было никакой размолвки. Он, очевидно, Только что откуда-то приехал и был чем-то доволен.

— Присаживайтесь, Николай Константинович, — пригласил он, снимая плащ.

— Я хотел доложить… заговорил Николаенко, оставаясь стоять и держа руки по швам.

— Знаю, знаю… Присаживайтесь! Теперь нужно продумать, посоветоваться в частях, что можно сделать, чтобы боеготовность была не на прежнем уровне, а повышалась: двигалась вперед, как любим говорить мы, политработники, — помолчав, добавил уже мечтательно: — Какие люди? Вы только взгляните! — он указал на две стопы исписанных листов. — Знаете что, это? Рапорты с просьбой оказать доверие первыми переступить границу! От отделений, взводов, целых батальонов… От служб тыла: разрешить им выделить почти половину состава в передовые части…