* * *

Утро. Позднее солнце растопило тяжелый туман, высушило густую росу.

Рощин и Федорчук сидели на насыпи. Майор задумчиво смотрел на развалины, старшина неловко и виновато поглядывал на него. Гимнастерка на Денисовиче была мокрая.

— А где Земцов?

Фью-ю! — присвистнул старшина. — Сопровождает военных пленных японцев. Под его командой один майор, три лейтенанта, один поручик и восемьдесят шесть солдат. Земцов попэр в командующие!

— Вон как! Еще кто?

— Восемь человек из нашего дивизиона.

В это время к ним подошел сконфуженный Свирин, Присев около Рощина, он долго молчал.

— Поверишь, растерялся, — скучно проговорил он. — Как теперь?

— Договорились! Побежал в отряд. Сейчас разоружают японцев…

— Сагитировал, значит? — констатировал Рощин, Они переглянулись и рассмеялись.

Глава девятая

1

Шестнадцатая мулинская команда — две тысячи военнопленных дивизии «Каменное сердце» с полусотней автомашин японского производства и двумя походными кухнями — под вечер вышла в Сабурово и погрузилась в эшелон. Она направлялась в Шимановский район, Амурской области на лесоразработки.

На станции возле палисадника собралась толпа любопытных. Люди молча смотрели на «завоевателей», не выражая ни сострадания, ни ненависти. Только древний старик, на деревянном протезе, грозно потрясая клюкой, выкрикивал вполуголос ругательства: «Попили русской кровушки, оборотни! Теперь кланяетесь!» Да еще ребятишки, не растеряв воинственного пыла, «бесстрашно» взирали с «безопасной» высоты привокзальных тополей на заморских вояк. Но, когда у пассажирского вагона появилась офицерская команда, глухо затоптала толпа:

— Убийцы! — надсадно вырвался материнский вопль тоски и страданий. Толпа зашумела и тут же затихла.

— Отходчив наш народ! — задумчиво заключил Земцов, провожая взглядом крайние хаты Сабурово. — Всю войну страдал, злобился, а увидел вас в человеческом облике и отошел! Сознание в нашем народе великое, Киоси!

Земцов и Киоси, русский и японец, сидели в дверях теплушки, свесив ноги, и смотрели на желтую осеннюю степь. Один с хозяйственной придирчивостью и радостью, другой с любопытством и тоской.

— Додзин[48], у вас тоже управились уже с уборкой урожая? — спросил Земцов. — Ну, там… рис, чумизу убрали? — дополнил он себя жестом.

— Один, два месяц позади, — ответил Киоси.

— Ити, ре, сан, го[49]! — пошутил Земцов.

— Нету сан, го!

Стоявший около нар поручик что-то зло выкрикнул Киоси подхватился, словно его подбросили пружиной, побледнел, вытянулся. Земцов крутнул головой и тоже встал. Офицер смотрел на него зло и выжидающе. Вокруг стояли, затаив дыхание, солдаты. Только унтер-офицер Кои и ефрейтор Фусано продолжали мостить офицеру постель из собранных по нарам одеял. Недобрым взглядом окинув офицера, Земцов зло усмехнулся:

— Ты еще долго будешь ломаться?

Оттолкнув Фусано, Земцов сдернул одно одеяло и бросил его к противоположной двери вагона.

— Ложись! — приказал он так, что офицеру не по требовался перевод. Тот с удивительной проворностью улегся под дверь и даже закрыл глаза.

— Скажи ему, Киоси, если он еще раз подаст без моего разрешения команду, пусть пеняет на себя!

Офицер поднялся на четвереньки и молча поклонился.

— А ты не прыгай перед ним, — недовольно предупредил он Киоси. — Плохой пример солдатам подаешь! Так и будете перед ним лебезить?.. Я назначаю тебя комиссаром! — вдруг объявил Земцов. — Не посоветовавшись с тобой и солдатами, он ничего не имеет права делать. Понял? Отвечать будете вместе! Сейчас прикажи солдатам разобрать одеяла и ложиться спать… Предупреди, чтобы его кто ночью спросонок не обмочил! — В вагоне раздался смех!

Киоси успел многое передумать за эти дни. В лагере пленным рассказали о «политике меча» японского императора, дзайбацу и армейского командования, о «священной войне» Японии за жизненное пространство. Киоси кое-что из этого было известно и раньше, но на многое ему открыли глаза первые дни плена и простые рассказы Земцова об убийствах на границе, о захвате и пытках Варова, о злоключениях Любимова. Эти рассказы были понятны Киоси. Он знал неизвестное Земцову продолжение их. Вспомнился безжизненно валявшийся у порога штаба русский солдат. Опомнившись, он не просил воды, а, скрипя зубами, добрался к лужице. Офицеры смеялись, его глаза горели ненавистью. Потом, как дорогую ценность, майор Танака отвез его на своей машине к полковнику Хасимото. Через несколько месяцев солдат бежал. Киоси почувствовал тогда душевное удовлетворение. А Любимову Киоси помог скрыться от преследователей.

— Он! Варов! — выслушав как-то рассказ Киоси, подтвердил Земцов. — Добрался домой.

Когда на остановке Земцов выпрыгнул из вагона и заправился к дежурному по эшелону, офицер молча поднялся и угрожающе двинулся на Киоси.

* * *

— Чувствуется папашина выучка! — заметил седоусый пехотный полковник, предупреждая попытку Варова заглянуть к нему в карты.

— Привычка разведчика! — отшутился Петр. — Визуальное наблюдение… Ловите девятку! — объявил он, выкладывая на чемодан три карты.