Возвращались будущие диверсанты домой часов в шесть утра и замертво валились на постели, а с обеда снова уходили до следующего утра. Через неделю в отряде почти все ходили с кровоподтеками: есаул не скупился на «внушения».

К концу обучения майор Танака прислал в отряд двух арестованных китайцев. Сдавая их, японский унтер-офицер что-то долго объяснял Жадову. Тот брезгливо морщился и мотал головой. Но когда японец прикрикнул на него, есаул умолк и подошел к доставленным китайцам. Развязав одному из них руки, он объяснил ему по-китайски:

— Станешь в кустах, будешь хорошо следить за мной. Если не усмотришь, когда подползу, — крышка тебе!..

Когда китайца отвели на середину болота, а есаул скрылся в густых зарослях метрах в трехстах от него, рейдовики притихли, с интересом присматриваясь к этой игре. Прошло десять-пятнадцать минут. Бледный, с застывшей улыбкой китаец вертел головой во все стороны. Тишина… Жадов словно сквозь землю провалился.

Но вот рядом с китайцем мелькнуло что-то черное, тот быстро повернулся. В этот миг на него с другой стороны метнулся Жадов. В его руке блеснул нож. Китаец без единого звука осел на землю… Швырнув нож в траву, Жадов подошел к рейдовикам.

— Вот так нужно ползать! — пояснил он. — Этому, — кивнул он на второго, — господин Танака приказал дать наган. Кто не сумеет, подползти — пеняй на себя. Кто первый подберется — вот на водку, — вынул он из кармана пачку денег.

Когда и второй китаец был прирезан одним из казаков, наблюдавший за обучением японец приказал погрузить трупы на машину и уехал.

Выданные Жадовым деньги Алов решил пропить сообща.

— Вечером собирайтесь у Варюхи, в кабаке, — приказал он.

Рейдовики заворчали.

— Порядок забыли? Фельдфебелю не покоряться? — прикрикнул Алов. — Как бы кому не поплатиться! — пригрозил он.

Вечером, переругавшись с женами, рейдовики один за другим потянулись в кабак. Последним степенно появился Алов.

— Здорово, братцы! — выкрикнул он, подражая Жадову.

Рейдовики ответили нехотя, вразброд. После двух-трех стаканов они разноголосо зашумели.

— Я ка-а-к хватнул его в спину! — бахвалился захмелевший долговязый диверсант. — Он и ливорверт выпустил. Хитер наш господин ротный!

— Сука твой ротный и ты тоже, — зло отозвался сидевший рядом с ним казак Гулым, один из первых, кому пришлось познакомиться с нравом есаула!

— Ну, ты! — предупредил его Алов.

— Чего ну? Надобность есть — учи как следует, а не тычь кулаком… А ежели я ткну вот этой набалдашиной? Опять же китайцев выставил на убой. Это что? Они хоть и не православные, а все же народ.

— Умолкни! — уже зло прикрикнул Алов.

Гулым сверкнул глазами и замолчал.

— Гордей Калистратович, поговаривают, вроде уже Москву немец захватил? — спросил фельдфебеля долговязый, чтобы замять осложнение.

— А ты не слышал, что господин ротный командир рассказывал? Выперли коммунию из Москвы! Немецкий царь в Кремле сидит.

Во, дождались! Герман царя в России назначил! — не то удивился, не то восхитился долговязый.

А тебе не одно — кто его назначил, — тихо буркнул Гулым.

— Сбежали все правители из Москвы. Не то в Иркутск, не то в Новониколаевск. Немцы землицу роздали хозяевам, — разглагольствовал Алов, поглядывая белесыми глазами на рейдовиков. — Теперь только и надежда у большевиков на Сибирь да на Дальний Восток. А тут тоже осталось им, недолго…

Кабак заполнился хриплой руганью и пьяными выкриками.

Уже глубоким вечером появился Жадов.

— К пяти утра отряд должен быть в сборе на заставе, приказал он Алову.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — рявкнул тот.

— Сейчас марш, по домам!

5

Когда в утренних сумерках Бурлов и Рощин добрались на передовой наблюдательный пункт, там находился Ошурин с отделением Селина. Дверь блиндажа-обогревалки была широко раскрыта, из нее клубами вырывался пар. В большой печи весело потрескивали сухие дубовые поленья.

— Зачем так сильно топите? — спросил Бурлов Ошурина.

— До рассвета нужно нажечь побольше углей, — ответил за него Рощин, — Днем топить нельзя, японцы могут заметить. Вот они и стараются запастись теплом на целый день.

— Вот как! Это правильно.

Пристроившись к свету, Бурлов с интересом просматривал записи в журналах разведки.

— Целая история, — проговорил политрук, прочитав сделанные разным почерком записи. Здесь были и аккуратные заметки Ошурина, и не очень ровные строки Новожилова, и школьный почерк Варова, и крупные каракули Федорчука, и много других. — Да и не только история. — уже задумчиво продолжал политрук. — Это отражение нашего труда. — Бурлов смотрел через открытую дверь на чужую сторону и, казалось, забыл о присутствующих. — Интересна служба разведчика. Где-то там притаился с пулеметом или пушкой враг, готовится убивать. Глядит разведчик, находит этого врага и говорит всем: там сидит убийца! Теперь он для сторожкого бойца не страшен. Его еще не уничтожили, но взяли на прицел. Целая история! — Бурлов захлопнул журнал и встал.