— Ты сделал это, — причитает она, осыпая мое лицо поцелуями. — Спасибо тебе, спасибо тебе! Люблю тебя, Гаррет! — Она скатывается с меня, ее пальцы порхают по бамперу, прежде чем она бросается к машине, обнимая капот.

Я вроде как зациклился на тех трех словах, которые она только что произнесла вместе с моим именем, но вместо того, чтобы вернуться к ним, я встаю на ноги и убираю ее фаллоимитатор в рюкзак.

— На краске есть пару сколов, но я знаю парня, который сможет исправить это. Я позвоню ему завтра.

Дженни молча уставилась на машину своего брата. Наконец, она поднимает на меня глаза, и от их вида у меня становится тяжело на сердце. Это туманные голубая бездна, наполненная слезами, и когда она моргает, они стекают по ее розовым щекам.

— Спасибо, что помог мне, Гаррет.

Взяв ее за руки, я поднимаю ее на ноги, затем заключаю в свои объятия. Она прячет лицо у меня на груди, и мои пальцы погружаются в ее волосы.

— Что случилось, Дженни?

— Я же говорила тебе. Машина…

— Только не машина. — Я отступаю на шаг назад, беря пальцем ее за подбородок. — Что случилось сегодня на учебе? Что тебя так расстроило?

Ее глаза затуманиваются, в них смятение, гнев, разбитое сердце. Все, чего я хочу, это чтобы она сказала мне, как я могу это исправить.

— Как ты думаешь, я достаточно хороша, чтобы преподавать в Национальном балете? Или ты думаешь, мне предложили эту работу из-за Картера? Потому что мой брат знаменит? Тебе кажется, что… я… я скучная? Я слишком скучная? Я…

— Эй. — Я обхватываю ладонями ее лицо, не сводя с нее взгляда. — Прекрати накручивать себя. Картер не имеет никакого отношения к твоему предложению поработать. Я ни хрена не смыслю в танцах, но я знаю, что ты потрясла сцену в канун Рождества. Мой папа хлопал и кричал тебе, стоя в гостиной, и теперь все три мои сестры хотят стать танцовщицами. И, блять, скучная, Дженни? Господи Иисусе, ты, блять, не скучная.

Ее нижняя губа дрожит, и следующий шепот разбивает мне сердце.

— Тогда почему никто не хочет быть моим другом? Никто не заинтересован в том, чтобы узнать меня получше. У меня даже никогда не было настоящего свидания. Я не могу вспомнить, когда в последний раз ходила в кино с кем-то, кроме моей мамы.

Я даже не успеваю обдумать свою идею, как мои пальцы начинают двигаться, и когда я подношу телефон к уху, Дженни хмурится.

— Так, так, так, — напевает Картер, отвечая на мой звонок. — Посмотри, кто приполз за советом по отношениям.

— Последнее, что мне нужно, это твоя версия совета по отношениям, Картер. — Глаза Дженни расширяются, и я удерживаю ее, положив ладонь ей на грудь, когда она пытается отобрать у меня телефон. — Слушай, столкнулся с твоей сестрой на парковке. У нее был немного дерьмовый день, и думаю, ей не помешает отвлечься. Не возражаешь, если мы куда-нибудь сходим?

Меня встречает тишина, и мгновение спустя звонок прерывается. Думаю, что только что облажался, но затем Дженни вытаскивает из кармана зазвонивший телефон, и ее лицо бледнеет.

— Привет, Картер. — Она прижимает руку ко лбу и отворачивается, понизив голос. — Я в порядке. Обычная чушь дрянной девчонки. — Она пинает бордюр. — Нет, мне не нужно, чтобы ты приезжал ко мне… Картер, мне не нужно, чтобы ты нянчился со мной каждый раз, когда что-то случается, нет, я знаю. — Она вздыхает. — Я тоже тебя люблю.

Она убирает свой телефон, и через несколько секунд мой жужжит.

Картер: спасибо, что присматриваешь за ней.

— Что, черт возьми, это было? — Спрашивает Дженни, широко раскинув руки.

— Давай, солнышко. Я приглашаю тебя на свидание.

ГЛАВА 24

Я никогда не ожидал, что договориться о свидании с Дженни Беккет с ее братом будет так просто.

Ладно, возможно, я преувеличиваю. Не думаю, что Картер действительно понимал, на что соглашался. Тем не менее, я на публике с Дженни, один на один, и мне позволено это делать.

Я жив, и у Картера нет планов меня убить.

Жаль, что у меня не было больше времени на планирование, на то, чтобы по-настоящему сделать наше первое свидание потрясным и убедить ее, что мы должны повторить его. Судя по удивлению на лице Дженни, когда она погружается в атмосферу моего любимого индийского ресторана, я предполагаю, что она все равно наслаждается.

Я не могу оторвать от нее глаз. Наблюдаю за тем, как опускаются ее плечи, как ее легкая улыбка превращается в счастливое хихиканье, от которого она морщит носик, как ее глаза закатываются, когда она уминает еду. Она ребенок в кондитерской, и к моменту, как я вытаскиваю ее за дверь, кажется, что всего ее плохого дня не было.