Он принимает каждую часть меня: разрушенное доверие, глубокое, нескончаемое горе, мою смелость и громкость, мягкость и тишину, уверенность и робость — и находит место для всего этого, для всей меня в своем большом сердце. И он никогда не требует ничего большего.

Это и есть любовь? Это и есть то, на что похоже быть любимым кем-то, не обязанным быть кем-то другим, кроме себя?

Представляю как я, теплая и пушистая, сворачиваюсь калачиком на диване холодной снежной ночью в моей любимой толстовке с капюшоном и кружкой горячего шоколада после долгого дня. Как мой любимый человек улыбается мне сверху вниз, прижимается своими губами к моим, прежде чем приподнять одеяло и скользнуть рядом со мной, притягивая меня к своему теплу, защитной сетке, которую он набрасывает вокруг меня каждый раз, когда оказывается рядом.

Потому что с ним я в безопасности. Безопасно быть собой, безопасно чувствовать, безопасно хотеть, безопасно быть.

Если это любовь, то я в ней.

Если это любовь, то я никогда не хочу ее отпускать.

* * *

В квартире я разглядываю каждый аккуратно завернутый подарок на день Святого Валентина, красивые упаковки, отделанные красными шелковыми лентами.

Я сбросила платье в ту же секунду, как вошла, и сейчас сижу здесь в его толстовке и шортах для сна. Мое лицо было чисто вымыто, и, несмотря на непреодолимую усталость, которая нарастает, адреналин заставляет меня двигаться, пока я смотрю на часы.

Я не знаю, чем закончится эта ночь, но я не могу больше ждать. Сдерживание этих эмоций сеет хаос в моем мозгу. Мне нужно дать им волю.

Поэтому я сую ноги в тапочки, шаркающей походкой подхожу к своей двери и распахиваю ее.

— Гаррет, — тихо выдыхаю я, оживая, когда смотрю на единственную любовь, которую я жаждала.

Подарочный пакет, который он держит, падает к моим ногам, его взгляд обжигающий и пристальный, когда он врывается в мою квартиру, запирая за собой дверь.

— Я так чертовски устал притворяться.

— Притворяться? — это не что иное, как хриплый шепот, когда он крадется ко мне, повторяя каждый мой шаг назад.

Его сильные руки обхватывают мое лицо, пронзительный взгляд прикован к моему, когда он нависает надо мной. Мое сердце бешено колотится в груди, когда его большой палец проводит по моей нижней губе, и он опускает глаза, наблюдая, как мои губы приоткрываются в прерывистом вдохе, прежде чем снова припасть к моим глазам.

— Я так чертовски устал притворяться, что не влюблен в тебя.

ПЕРЕВОД ГРУППЫ: ECSTASYBOOKS

ГЛАВА 34

В моем мозгу происходит короткое замыкание.

— Я думаю, что ты сказал… нет, потому что ты… Гаррет, я думаю, ты случайно только что сказал…

— Что я влюблен в тебя, — заканчивает он за меня, и это здорово. Я уверена, что мы собираемся поменяемся местами, где он станет уверенным в себе, а я — безмозглой дурой.

Я не знаю, как это возможно, чтобы мое сердце билось так быстро, но вот оно уносится галопом. Мое горло продолжает сжиматься, и я не знаю, как выдавить из себя слова.

— Ты… Ты уверен?

— Я никогда ни в чем не был так уверен, — его слова нежны, как пальцы, которые он прижимает к моей челюсти, запрещая мне отвести взгляд. — Я люблю тебя, Дженни.

Никто никогда не любил меня раньше, не так, как сейчас. И быть любимой единственным человеком, которого я хочу любить сама… Я не могу поверить в это.

— Может быть, ты мог бы, например… — я шмыгаю носом, яростно потирая глаз и одновременно хватая Гаррета за предплечье, чтобы не сделать что-нибудь нелепое, например, не упасть прямо на задницу. — Скажи это еще раз.

У него та самая улыбка, захватывающая дух, глуповатая, с нужной долей высокомерия. Обхватив мое лицо руками, он смахивает слезы с моих глаз и шепчет: «я люблю тебя».

Нет. Нет. Сейчас не время для странных, сдавленных звуков, Дженни. Будь спокойной.

— Еще раз?

— Я люблю тебя, — он целует меня в щеку. — Я люблю тебя, — в другую щеку. — И еще раз, Дженни, для пущей убедительности. Я чертовски люблю тебя.

— Я не плачу, — плачу я. — На всякий случай, если тебе интересно, — я подавляю жалобный всхлип. — Сейчас сезон аллергии.

— Сейчас февраль.

— Заткнись.

Гаррет смеется, притягивая меня в свои объятия. Он теплый и надежный, и я не могу осознать, как сильно я скучала по нему, когда его не было даже ненадолго.

— А как же Сьюзи?

Он отступает назад, удерживая мой пристальный взгляд.

— Я вывел Сьюзи на улицу, сказал ей, что влюблен в брюнетку, которая упала со стула, а затем вскружила мне голову, но я даже еще не сказал об этом этой брюнетке, потому что я тупица. Тогда я сказал, что ты будешь называть меня придурком, а не тупицей, — широкие кончики пальцев скользят по моей скуле, убирая пряди волос. — Больше никого нет, Дженни. Никогда не было и никогда не будет.