Она наклонилась, пока наши глаза не оказались на одном уровне. Я никогда не забуду, что она сказала в тот день. С губами, накрашенными как розовая роза, она сказала:

— Это не твоя вина, милый. Это моя. Тебе лучше оставаться с твоим отцом, и постарайся не доставлять ему неприятностей.

Я икнул, вытирая лицо и не понимая причины, по которой она уходит.

— Ты вернешься? Я обещаю быть хорошим, мамочка. Я обещаю, — умолял я.

Она дала мне понять, что я беспокою ее, поскольку она покачала головой и не ответила на мой вопрос. Выпрямившись и выдохнув, она посмотрела на моего отца, стоящего позади меня, с гневным взглядом.

— Заведи его внутрь, Ричард. Ты выставляешь меня в плохом свете.

Я повернулся, чтобы посмотреть на отца, надеясь, что он скажет ей не уходить. Не оставлять меня. Я смотрел на него, но он лишь кивнул, чтобы я вошел.

Когда я повернулся, чтобы в последний раз увидеть свою мать, она уже была в машине, которая стояла на холостом ходу на подъездной дорожке. Она уходила от меня. Она ушла от нас обоих. Она бросила нас.

Я последовала за отцом в огромный дом, опустошенный. Он бросил на меня строгий, бесстрастный взгляд, прежде чем захлопнуть за мной дверь, и единственным звуком, который мы оба могли услышать, был характерный стук дверного молотка.

Он протянул руку и положил мне на плечо, глядя мне в глаза, и сказал:

— Никогда не доверяй женщине свое сердце. Она воспользуются этим, а затем бросит тебя, как будто ты ничего не значишь. Всегда помни об этом сынок.

После того, как Руби оставила это письмо, я понял, что то, что сказал мне отец в тот день, было правдой. Я никогда не забуду, как она меня бросила. Руби бросила меня… как и моя мать… они быстро ушли по собственному выбору, потому что я не значил для них достаточно. Их обещания были нарушены — только чтобы быть вознагражденными моей ослепляющей ненавистью. Это просто напоминание о том, как мало я для них значил. Напоминание о том, что происходит, когда ты становишься слишком доверчив.

— Ты собираешься опустить верх? — Спрашивает Крис, садясь на пассажирское сиденье моего матово-черного кабриолета BMW M8.

Я кладу свою спортивную сумку на заднее кожаное сиденье и одновременно забираюсь на водительское сиденье. Глядя на него, я закрываю дверь и нажимаю кнопку зажигания, когда двигатель моей мощной машины набирает обороты.

— Разве ты не говорил, что не должен опоздать, иначе твой отец сойдет с ума? Опустить верх занимает пару минут, чувак, — издеваюсь я.

— Просто веди машину, придурок, — кричит он, и мы оба смеемся.

РУБИ

Я сижу в офисе со своим социальным работником, школьным чиновником, судебным приставом и мужчиной, о существовании которого я не знала. Моим донором спермы… также известным как мой отец.

Запах старого дерева и ковра делает комнату еще более душной, чем она есть на самом деле. Я выглядываю из-под грязных персиковых жалюзи и замечаю, как через окно проникает солнечный свет, лучи которого освещают белую чашку с водопроводной водой, которую мне предложили, когда привезли сюда после слушания дела в суде. Здесь так светло, что я вижу частицы пыли, парящие в воздухе. Видно, что здесь никто не убирается. Это похоже на все места, где я была с тех пор, как они забрали меня у матери и отчима, когда мне было одиннадцать лет. Я думала, что то, что сделали со мной мои родители, было плохим, но то, что меня заставили оставить лучшего друга, было худшим из всего. С остальным я могла бы смириться… но это было самым трудным, что я когда-либо переносила.

Женщина-посредник в суде перебирает бумаги в папке с моим именем, написанным большими черными буквами. Рубиана Мюррей. Большинство моих близких друзей называют меня Руби, но сейчас я могу назвать друзьями лишь нескольких человек, и все они из исправительного учреждения для несовершеннолетних или где-то затеряны в системе приемных семей. Некоторые социальные работники, ну, те, что поприятнее, называют меня Руби Рэй. Когда я была моложе, я хотела, чтобы меня называли как-то по-другому, может быть, чтобы забыть о своем прошлом. Поэтому я сократила свое имя до Руби Мюррей.

— Мистер Мюррей, вы знаете историю Рубианы? — Спрашивает судебный пристав.

Нет, конечно, нет. Он ничего не знает обо мне или моей истории, потому что это первый раз, когда он видит меня за… я даже не помню, сколько времени. Глядя на него сейчас, я понимаю, что у него такие же белокурые волосы, как у меня, но если у него светлый цвет лица, то у меня он загорелый, как у моей колумбийской матери, наркоманки.

— Нет. — Его кофейные глаза смотрят в мою сторону, но я смотрю прямо перед собой, игнорируя его, но все равно слушаю. Я научилась не быть на виду, но всегда слушать.

Он смотрит на стопку бумаг, в которой содержатся многочисленные случаи моего насилия, фотографии, показывающие, как сильно моя мать и отчим пренебрегали мной, мои аресты, приемные семьи, в которых я была и из которых выходила, и, что самое важное, моя психологическая оценка. Там даже указаны мои блестящие оценки в старшей школе, хотя они не будут заострять на этом внимание. Я не гений, но я могу получать хорошие оценки, если остаюсь в одной школе достаточно долго.

— Ну, помимо того, что у Рубианы есть непогашенная судимость, так как она несовершеннолетняя и через восемь недель ей исполнится восемнадцать, она должна оставаться под вашим надзором, пока не окончит среднюю школу, как часть приговора, вынесенного на последнем слушании. Судья постановил, что, если она не выполнит условия приговора, ее будут судить как взрослую, и ей придется отбывать наказание в женском исправительном учреждении на уровне округа.