И тут я понимаю, что он прав… трахать дерьмо — это то, что я умею лучше всего.

РУБИ

Я смотрю, как деревья проплывают мимо по району, в котором я понятия не имела, что когда-нибудь побываю. Каждый ребенок на другом конце города знает, где находится богатый район, теперь, когда я вернулась в свое старое место. Они видят верхушки красивых крыш и деревья, которые окружают пышные пейзажи, и то, чего не может себе представить каждый бедный ребенок, — это насколько красивее он будет выглядеть внутри одного из этих огромных домов. Кто бы мог подумать, что мой биологический отец жил в таком районе со своей идеальной семьей. Самое близкое, что я смогла сделать, это пройти по двору, который принадлежал журнальному развороту, демонстрирующему богатых и знаменитых.

Я никогда не заходила в его дом из-за страха, что меня выгонят. Мы держались края участка, где было много деревьев, которые закрывали вид с задней стороны его дома. Мне всегда было интересно, как выглядит дом Кая изнутри. Теперь, по-видимому, у меня появится шанс жить в доме моей мечты… но у меня есть предчувствие, что это будет больше похоже на кошмар.

Судя по машине, которую водит мой донор спермы, это самая красивая машина, в которой я когда-либо сидела, так что интерьер его дома должен быть таким же роскошным, я уверена. Кожа внутри машины цвета ванили, а запах — это то, чего я никогда не чувствовала. Его можно описать только как богатый и изысканный.

У моей матери даже не было машины. Единственной машиной, в которой я когда-либо ездила, был старый потрепанный Форд моего отчима, который пах смертью и сигаретами. Запах смерти лучше всего описать как запах метамфетамина и героина, когда куришь из трубки. Он пахнет ужасно. Были времена, когда я не могла вывести его из носа. Я почти уверена, что он прилипал к моей одежде. Мне было так неловко, что я приходила в магазин и распыляла на одежду любой тестер, который у них был, при любой возможности. Особенно перед тем, как я навещала Кая. От него всегда приятно пахло. Не то чтобы я прикасалась носом к его коже или рубашке, хотя эта мысль время от времени приходила мне в голову. Я никогда не пыталась сделать это из страха, что он подумает, что я странная, и перестанет быть моим другом.

— Мне жаль, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах, Руби, — неловко обращаясь ко мне, отец, отрывая меня от собственных мыслей. Я все еще довольно зла. Я понимаю, что он не знал, где я была или как меня воспитывали, но он также знал, что ребенок, которого он помог создать, возможно, существовал. Ребенок, которого он никогда не заботился достаточно, чтобы искать или узнать наверняка, что я была абортирована. Он поверил на слово моей матери Марианне после того, как она солгала ему.

Если бы он только знал, что я ближе, чем он думал.

Я закатываю глаза и складываю ладони вместе, прижимая короткие ногти к руке, оставляя маленькие полумесяцы на коже ладони.

— Я Рубиана, — сухо отвечаю я.

— Что?

Я знаю, что он меня услышал. Только те, кто меня знает, называют меня Руби, и эти немногие — друзья, которых я приобрела на этом пути, которые помогли мне выжить в колонии для несовершеннолетних, и приемной семье. Дети вроде меня, у которых дерьмовые родители и нет никаких возможностей. Дети вроде меня, у которых есть матери и отцы, которые знают об их существовании и которым наплевать на них. Отцы, которые не хотят их искать и предпочитают, ничего не знать. Отцы, как тот, что рядом со мной, который был рад стереть меня, как ошибку, написанную карандашом.

— Я сказала, что меня зовут Рубиана.

— Социальный работник сказал, что тебе нравится, когда люди называют тебя Руби.

— Это зарезервировано для людей, которые заботятся обо мне. Для тебя я Рубиана.

Я слышу, как он громко выдыхает. Я никогда не просила его признавать мое существование. Я не просила его отвечать на судебную повестку, хотя по закону он, вероятно, должен был это сделать, поэтому он сделал это сам. Я приняла идею, что у меня нет отца, а теперь мне приходится принимать тот факт, что он существует и находится прямо рядом со мной.

— Моя жена Кэролайн рада познакомиться с тобой. Я понимаю, что ты на меня сердишься, но все, о чем я прошу, это чтобы ты не вымещала злость на моей жене или сыне. — Говорит он, почти как предупреждение. По крайней мере, я так это воспринимаю, но я немного озлоблена, и все, что он говорит, заставляет меня краснеть.

Я саркастически ухмыляюсь. Вот оно. Я та, кто нарушает привычный уклад их жизни.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на его профиль, пока он ведет машину по улице.

— Почему бы тебе не сделать всем нам одолжение и не вернуть меня обратно.

Он бросает на меня короткий взгляд.

— Что?

— Я сказала, отвези меня обратно в социальные службы и оставь там, или ты можешь просто выпустить меня прямо здесь. Можешь сказать им, что я сбежала. И тебе больше не придется иметь со мной дело.

Мои глаза жгут слезами гнева. Интересно, зачем он вообще взял меня к себе. Мне почти восемнадцать, и я бы предпочла отбывать наказание буквально в любой другой должности. Почему его вообще волнует, что со мной происходит, если его это никогда не волновало последние семнадцать лет?