Коля недоумевающе уставился на отца.

Сергей достал из кармана носовой платок, обернул им трубку и поднес к уху. Потом вытащил шариковую ручку и ее кончиком нажал на кнопку повтора. Линия была, разумеется, свободна – послышался длинный гудок.

И тут Сергей испытал шок. Трубку сняли мгновенно. Раздался испуганный женский голос:

– Алло! Алло! Слушаю вас! Говорите же! Вы обалдели – звонить в четыре часа ночи? Вас не слышно. Алло!

Сергей выронил трубку и сел на ближайший стул. Голос принадлежал его собственной жене Кате.

Это было непостижимо, это было чистым безумием, и это была реальность. Последний номер в жизни, который набирал Василий, оказался номером его, Сергея, квартиры. Притом что они с Василием вовсе не были близки и друг другу никогда не звонили. Сергей даже не был уверен, что в его телефонной книжке есть номер соседа. Он, скорее всего, и не записывал его никогда. Их контакты ограничивались дежурными «привет – привет» в лифте и на лестничной площадке.

Соседство на московской лестничной площадке, в московском многоквартирном доме – это не соседство в деревне или маленьком городке. Люди, живущие на разных этажах, чаще всего не знают имен друг друга и хорошо, если здороваются при встрече. Жёны Сергея и Василия общались больше, но и то на примитивно-бытовом уровне: соль кончилась; хлеб не успела купить, полбатончика не найдется? телефон не работает, можно от тебя позвонить?

В комнату вбежала Катя.

– Сергей, меня снова трясет! Только что кто-то позвонил – представляешь, в четыре часа ночи! – и молчит. Ни слова не сказал, только сопел в трубку.

Сергей думал ровно секунду.

– Ну ошибся кто-то. Мало ли. В большом городе и дураков хватает. Успокойся. Не бери в голову.

Коля пристально посмотрел на отца, но ничего не сказал.

– Слушай, принеси, пожалуйста, ведро и тряпку. Я хочу кровь замыть.

Катя отнеслась к этой просьбе одновременно сердечно и деловито.

– Бедный ты, бедный. Никак успокоиться не можешь. Может, я вымою?

– Не женское это дело – кровь отмывать. Я сказал.

Фраза Жеглова всегда выходила у Сергея очень убедительно.

– Я тебе столько тряпок не наберу – тут целое озеро крови. Газетами надо собирать.

Стопку старых газет Сергей принес сам. Раз восемь он выносил пропитанные кровью газетные комья на площадку и сбрасывал в мусоропровод. Голова теперь не просто болела, она выла болью и жутко кружилась. Сергею казалось, что он весь пропитался тошнотворным запахом крови.

Прежде чем окончательно отдраить пол в соседской кухне, он решил передохнуть. Оставил там на полу ведро, бросил рядом тряпку и пошел в свою квартиру. Тщательно вымыл в ванной руки, облил их дезодорантом, еще раз сполоснул, приплелся в кухню и повалился на стул.

– Давай я домою, – робко попросила Катя.

– Сам, – только и смог бросить Сергей сквозь боль и головокружение. Потом добавил: – Пять минут. Посижу. Осталось немного.

Катя зачем-то вышла в квартиру соседей – наверное, посмотреть, действительно ли осталось немного.

В гостиной по-прежнему полулежала в кресле Ниночка. Лены рядом с ней не было. Сергею показалось, что девочка за три часа так и не изменила позы. Он догадался, что Нина не спит. Просто затаилась с закрытыми глазами, чтобы никому не досаждать и чтобы ее никто не мучил, и ждет утра.

В конце коридора послышались звуки льющейся воды. Потом стихли.

Из ванной вышла Лена, прошла сомнамбулой в гостиную и присела на кресло рядом с дочерью. В невидящих глазах ее была мертвая тоска.

Вернулась Катя, сказала: «Ты уже почти все убрал, молодец, осталось только тряпкой пройти, и всё», – присела на корточки рядом с Леной и что-то зашептала.

Из коридора опять донеслись звуки. Это прошлепал босыми ногами Костик – сходил в туалет, спустил воду, вернулся в детскую и со скрипом залег в свою кровать.

Запах крови был неистребим. Сергею стало мерещиться, что он теперь никогда от него не избавится. Одежда пропахла, и он сам пропах, и во всем доме поселился этот мерзкий скользкий запах, а может быть, даже во всем кровавом ночном городе.

Сергей порылся в ящиках серванта и нашел пакетик с благовонными палочками, которые ему подарил старый друг, несколько месяцев назад побывавший в Малайзии. Воткнул одну палочку в толстую свечу, стоявшую в подсвечнике, – последний раз ее зажигали на Новый год – и поднес горящую спичку. Воскурился синеватый дымок. По кухне распространился томный запах ладана. Эти палочки Сергей потом зажигал несколько дней…

Перед его глазами стояла огромная лужа крови. Он вспомнил выражение «на сгустках воли». Когда он пил и порой приползал домой на карачках, его первая жена неизменно произносила: «Опять на сгустках воли явился».

Сейчас ему тоже потребовался сгусток воли. Он заставил себя подняться и направился в соседскую квартиру. Вошел в кухню, наклонился над тряпкой и… сел на пол, прямо в недомытую кровь. На тряпке, тускло поблескивая медью, лежала пуля.

Сергей мог поклясться всеми богами мира, что пять минут назад никакой пули здесь не было. Он осторожно взял ее двумя пальцами и, пытаясь унять дрожь в руке, поднес к глазам. Калибр ТТ, как известно, семь-шесгьдесят-два. Этот кусочек металла походил на пулю калибра семь-шестьдесят-два, но, не будучи специалистом, Сергей не мог сказать наверняка, что держит в руке именно то, чем лишил себя жизни сосед Василий Андреевич. Он не был уверен, что это пуля от ТТ. Он вообще теперь ни в чем не был уверен.