Локан кивает.

– Входи, – говорит женщина, отходя в сторону.

Вхожу в помещение, и первое впечатление – теснота. Низкий потолок, стены из старого камня, пахнет землёй, свечным воском и едой. В комнате стоит длинный стол, вокруг которого сидят несколько человек. На каждом из них куртки или рубашки с нашивками – виталисы, доминионы, пустышки.

Они смотрят на меня с разной степенью интереса. Кто-то настороженно, кто-то с едва заметной улыбкой.

– Это Элин, – представляет меня Локан, жестом указывая мне на свободный стул. – Она готова работать.

Продолжаю стоять, ощущая как трясутся ноги.

– Это Турин Арвелл, – представляет Локан мужчину с проседью.

– Лидер подполья, – добавляет Турин. Его голос звучит спокойно, но в нём слышится авторитет, который не требует доказательств.

Киваю, чувствуя, как напряжение вокруг усиливается.

– Садись, – говорит он, указывая на стул рядом с Локаном. – Мы не кусаемся.

Сажусь, ощущая на себе взгляды остальных.

– Почему я здесь? – спрашиваю, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

– Потому что у нас есть работа, и ты можешь быть полезной, – отвечает Турин. – Мы работаем по ячейкам. Никто из нас не знает больше, чем должен знать. Если одна ячейка падает, остальные остаются невредимыми.

Киваю, пытаясь понять, как далеко простирается их сеть.

– Каждая ячейка выполняет свою задачу, – продолжает Турин. – Мы саботируем заводы, склады, транспорт Империи. Кто-то добывает информацию, кто-то распространяет её, кто-то занимается саботажем. Всё распределяется так, чтобы никто не мог связать одно с другим.

– И как я в это вписываюсь? – спрашиваю, чувствуя, как пот выступает на ладонях.

Локан, который всё это время молчал, наклоняется вперёд.

– Ты работаешь на заводе. Завод – это идеальное место для наблюдений.

– И это всё? – Я не могу скрыть разочарования.

Турин хмурится, но прежде чем он успевает ответить, Локан бросает:

– Этого достаточно, если ты не хочешь сгореть в первый же день.

Поворачиваюсь к нему, чувствую, как внутри поднимается раздражение.

– Думаешь, я не справлюсь?

– Думаю, что ты слишком торопишься, – парирует он, глядя прямо на меня.

Турин поднимает руку, прерывая наш спор.

– Этого достаточно. Каждый начинает с малого. Завтра ты начнёшь наблюдать. И запомни: здесь никто не действует в одиночку.

После обсуждения меня знакомят с остальными.

– Это Марта, наш медик, – говорит Турин, кивая на женщину с короткими седыми волосами. Её взгляд строгий, но мягкость в глазах выдаёт сострадание.

– Это Бран, отвечает за технику, – добавляет он, показывая на молодого парня с обожжёнными руками.

И наконец:

– И Локан, наш координатор и диверсант.

Фрейгард кивает, но ничего не говорит.

– Завтра ты начнёшь, – говорит Турин. – Задача простая: наблюдай за своими коллегами. Кто проявляет интерес к Империи, кто, наоборот, сопротивляется. Нам нужны люди.

Киваю, но внутри всё ещё полно сомнений.

Когда мы выходим из штаба, ночь окутывает улицы гетто. Локан идёт рядом, его шаги резкие, но уверенные.

– Зачем ты настаивал, чтобы я пришла? – спрашиваю, нарушая тишину.

– Потому что видел, как ты смотришь на них, – отвечает он. – На солдат, на надсмотрщиков. У тебя в глазах огонь. Он нужен нам.

Я хмурюсь.

– И ты уверен, что я подойду?

– Нет, – признаётся он. – Но ты уже здесь.

Он замолкает, оставляя меня с мыслями.

Когда закрываю за собой дверь комнаты, внутри бушует хаос.

Но в этом хаосе есть одна чёткая мысль: теперь пути назад нет.

Звон. Металлический, громкий, он будит всех, как всегда. Открываю глаза и лежу несколько мгновений, слушая, как звук отзывается эхом в узких улицах гетто. Этот звон всегда напоминает мне о том, что день начался, и что я всего лишь часть огромного механизма, который никогда не останавливается.

Комната холодная, пахнет сыростью и застоявшимся воздухом. Медленно поднимаюсь с кровати, накидываю куртку, прячу волосы под тёмный платок и поправляю нашивку «Дартлогиец» на рукаве. Она слегка шершавится под пальцами, как вечное напоминание о том, кто я в этом мире.

На улице всё привычно: туман от ночного холода, запах дыма и гнили, доносящийся из подвалов. Люди выходят из своих домов, кутаясь в рваные куртки, их лица хмурые и серые, как камень. Шаги гулко раздаются по мостовой, смешиваясь с кашлем и тихой речью.