– Вали отсюда поскорее, – прошептала она скорее с раздражением, чем враждебно. – Зачем мне добиваться, чтобы тебя убили? Я никому ничего не скажу.

– Так я тебе и поверил.

Я поднял ее за бедра и запихнул в проем окна, а потом втиснулся туда сам, локоть к локтю с Амелис. Глинобитная стена оказалась очень толстой, гораздо толще обычного, – может быть, ее сделали такой, чтобы в помещении было прохладней. В результате окно превратилось в туннель длиной около метра, и мы в нем застряли: руки и головы торчали наружу, туловища были зажаты в узкой норе, а ноги болтались по другую сторону стены.

– Не бойся, – сказал я Амелис, – я учился в одном месте, где меня натаскали решать такие задачи.

– Неужели? – заворчала она. – Видно, ты не слишком преуспел в учении.

– Видишь ли, анатомическая наука доказала, что, если в отверстие в траншее или в шахте проходят плечи, то пройдет и все тело. Если же пространство несколько уже, надо просто вывихнуть одно плечо, а потом, оказавшись на свободе, вправить его на место, и вся недолга.

Ее огромные глаза раскрылись еще шире.

– Ты собираешься вывихнуть себе плечо?

– Ну конечно нет, я вывихну плечо тебе, – ответил я ей. – А потом вправлю. Это будет нетрудно, потому что я смогу орудовать обеими руками и хорошо знаю, как это сделать.

Она осыпала мою голову ударами своих кулачков.

– Ты уже несколько часов меня лапаешь, а теперь решил сломать мне спину. Не смей меня больше трогать – ни за плечи и вообще ни за что!

Я зажал ей рот.

– Заткнись!

Сам не знаю, как нам удалось выбраться. Мне кажется, что я сломал деревянную раму, просвет стал чуть-чуть шире, мы просочились на другую сторону, точно две гусеницы без костей, и упали на землю. Я поднял ее одним рывком и повлек за собой в лес.

Бесейте прятался среди великолепных лесов, напоминавших волшебный лабиринт, которые служили убежищем нескольких отрядов микелетов. Войска Двух Корон располагались в юго-восточном направлении, и я двинулся туда.

Сосняк был не слишком густым, и луна заливала его янтарным светом. Сверчкам нет никакого дела до войн, а ночная прохлада позволяла забыть о полуденном зное. Если бы поблизости не было этих безумных головорезов, наша ночная прогулка показалась бы мне очень приятной. Когда мы удалились на достаточное расстояние, я осмелился говорить в полный голос.

– Хороши же твои дружки! – заметил я. – Ты видела несчастного солдата, который забежал в конюшню? Его забили палками, чтобы сэкономить одну паршивую пулю.

Амелис по-прежнему шагала рядом со мной, но теперь уже не скрывала, что хочет избавиться от моего общества как можно скорее.

– Нет у меня никаких дружков, – сказала она. – Но даже если бы я с ними дружила, что тебе в них не нравится? Что они ведут свою войну бедняков?

– Можно быть бедным, но при этом не быть варваром, – ответил я.

– По крайней мере, они не насилуют жен и дочерей своих врагов.

– Я тоже этим не занимаюсь! – сказал я в свою защиту. – И да будет тебе известно, я инженер. Нам, профессионалам – инженерам или военным, – не важно, какому королю служить. В наши обязанности входит работать на того, кто нас нанял, пока длится контракт, и все. Мы никакому монарху ничем не обязаны с колыбели, и это наша привилегия. Сегодня я могу быть на службе у короля Франции, а завтра – Швеции или Пруссии, и никто не имеет права назвать меня предателем или дезертиром, точно так же как никого не удивляет, что лягушка пересекает реку, прыгая с одного камня на другой.

– Для микелетов ты офицер бурбонской армии, – сказала она. – И если бурбонские солдаты вешают их родителей и их детей, неужели тебя удивляет, что они хотят тебя прикончить?

– Мне платят за инженерные работы. И если говорить начистоту, мне никакого дела нет до этой заварухи. По мне, что Бурбоны, что Австрийский дом, все один черт.

Тут вдруг она остановилась, посмотрела вокруг с улыбкой и сказала:

– Ты ничего не слышишь?

Такой резкий поворот разговора удивил меня, но я ответил:

– Ты права, идти по сосновому лесу очень неудобно, но, мне кажется, бесполезно просить тебя не наступать на сухие шишки. Шум от них зверский, и его наверняка слышно по ту сторону холма.

– Нет, инженер, – прервала меня Амелис, прислушиваясь к лесным шорохам. – Я говорю о музыке.

Какая еще музыка? Вокруг, естественно, были слышны только звуки ночного леса. Может быть, девушка сошла с ума? Ее белоснежная кожа в свете луны приобрела странный оттенок. Я подумал, что, может быть, она мне намекала на наши отношения. Их начало было не слишком приятным, но сейчас этот ночной лес смягчал все. А может быть, не все: стоило мне взять ее за талию, как она тут же ускользнула от меня и отступила.