– Спасибо тебе, дорогой, - пожимая Пескишеву руку, сказал Григорий Егорович. - Понимаешь, и спать стал спокойнее, и жить. А то ведь на час отлучиться из дому боялся: мало ли что может случиться. Теперь знаю - в грязные руки коллекция не попадет.

Собственно, больше Пескишеву с Головановым встречаться не доводилось, но впечатление Александр Павлович на него произвел самое доброе.

Зато дочь Голованова Тамару Федор Николаевич знал хорошо - совсем недавно она была его студенткой. Еще в институте Тамара проявила интерес к научным исследованиям, две ее студенческие работы были напечатаны в республиканском журнале. После окончания института ей как отличнице предложили место на кафедре терапии, и теперь под руководством профессора Прохоровой она готовила к защите кандидатскую диссертацию.

Скромная, болезненно застенчивая, трудолюбивая и исполнительная, Тамара никогда не кичилась высоким положением отца, большинство сотрудников института ничего о нем не знали.

Голованов очень любил свою единственную дочь. Узнав, что возле Тамары появился Рябинин, что их все чаще видят вместе то в кино, то в театре, то в парке, он навел справки и, получив о молодом перспективном ученом самые хорошие отзывы, успокоился. Более того, попросил Тамару пригласить Рябинина на обед, чтобы лично познакомиться с ним. Сергей ему понравился серьезным отношением к жизни, сдержанностью, немногословностью. Вскоре он сделал Тамаре предложение. Оно было принято.

Свадьба состоялась на даче Головановых. Из сотрудников кафедры пригласили только одного Пескишева. Застолье было скромное, без купеческого шика. Поскольку невеста, жених и его шеф были врачами, разговор больше вертелся вокруг медицинских тем. Часа через два гости стали разъезжаться. Рябинин проводил Пескишева к машине, искательно заглянул ему в глаза.

– Вы не думайте: я действительно люблю Тамару, а не ее родителей, негромко сказал он.

– Если бы я думал иначе, - устало ответил Пескишев, - я сюда просто не приехал бы.

Возвращаясь домой, он вспомнил о Бобарыкине и, так как время было не позднее, решил заглянуть к нему.

Федор Николаевич уже не раз пытался встретиться с Иваном Ивановичем, но все как-то неудачно: то он уезжал куда-то, то тетя Дуся не знала, куда он уходил. И хотя он просил ее передать Бобарыкину, чтобы тот связался с ним, Иван Иванович ни в институте, ни дома у него не появлялся. Видно, избегал этой встречи. А между тем он был очень нужен.

Неделю назад Пылевская легла в больницу, и Федору Николаевичу пришлось вместо нее читать лекции. Теперь он работал за двоих. Помощь Ивана Ивановича была бы весьма кстати.

Сегодня Пескишеву повезло. Бобарыкин оказался дома. Дверь открыла тетя Дуся, соседка.

– Не вовремя вы пришли, товарищ профессор, - вздохнув, сказала она Федору Николаевичу.

– Почему?

– Запой у него. Вторую неделю пьет. Спит мертвецким сном. Так что никакого разговора у вас с ним не получится.

– Вы передавали ему мои записки?

– А как же?

– Почему же Иван Иванович не пришел ко мне?

– Гордыня его заедает. Как это, говорит, я могу пойти в таком виде к профессору и просить его о чем-то. Если я кому нужен, так пусть сами ко мне приходят... Обидели его. Вот он обиду-то и заливает вином. Совсем дошел до ручки. Всю пенсию пропивает. Пообтрепался. Сколько я ему говорила, а все попусту. Не слушает он меня.

– Разрешите к нему пройти?

– Как же, как же, - засуетилась тетя Дуся. - Что же это я вас у двери держу. Проходите. Дверь у него не заперта.

Бобарыкин лежал на кровати и громко храпел. Пескишев с трудом растормошил его.

– Иван Иванович, проснитесь.

– Не мешай, - отмахивался недовольный Бобарыкин, не сознавая, с кем имеет дело.

– Иван Иванович, профессор к вам пришел, а вы так себя ведете. Нехорошо, - увещевала его тетя Дуся.

– Какой там еще профессор? Не мешай спать, - буркнул Бобарыкин, но вскоре открыл глаза и посмотрел на Пескишева. - А! Это вы, Федор Николаевич, - сказал Иван Иванович, огорченно крякнул и сел на кровать.

Лицо его было одутловатым, под глазами виднелись мешки, подбородок и щеки заросли густой рыжей щетиной. Сивушный дух заполнял комнату.

– Здравствуйте, Иван Иванович, - Пескишев подошел к окну и распахнул форточку. - Решил в гости к вам заглянуть.

Бобарыкин протер мутные глаза, оглядел свою запущенную комнатенку и безнадежно махнул рукой:

– Какие тут гости. Не до гостей мне, Федор Николаевич.

– Вижу, мой друг, вижу. А все же пришел. Дело у меня к вам есть.

– Какое тут может быть дело в моем положении...

Тетя Дуся взглянула на Пескишева, вышла и мигом вернулась с бутылкой вина.

Бобарыкин жадно схватил бутылку, подрагивающей рукой налил в стакан.

– Простите, что вам не предлагаю. Такую дрянь самому пить совестно.

Он жадно выпил вино, вытер рот рукой и поставил стакан на стол. Несколько минут посидел, закрыв глаза, затем извинился, встал, вышел из комнаты и долго не возвращался. А когда пришел, то был побрит, волосы на голове причесаны, вместо грязной помятой пижамы, в которой он лежал на кровати, на нем были белая рубаха и черные брюки, которые в прошлые времена он одевал только по праздникам.