Через примерно минуту, ни жив, ни мертв стоял перед нами швейцар, бравый, средних лет человек с жидкими бакенбардами.

– Когда ты увидел это?
– показывая на труп, начал дознание следователь.

– Около трех часов ночи. Не спалось мне что-то. Вышел я на лестницу, как взглянул - аж волосы отовсюду поднялись. Хочу сотворить крестное знамение - не могу. Опомнился наконец, побежал к управляющему, к старшему дворнику.

– Скажи... Как тебя зовут, кстати?

– Осип я. Осип Лаврентьев.

– Так скажи - ка на милость, Лаврентьев, - продолжал следователь, - парадная дверь была заперта?

– Так точно, заперта.

– И ты никогда не видел этой дамы?

– Никогда, вот вам крест.

– Всех своих жильцов ты, конечно, хорошо знаешь?

– Помилуйте, ваше благородие, как не знать... Всех в лицо...

– Кто живет по этой лестнице?

Швейцар стал перечислять: генерал такой-то, граф такой-то, инженер такой-то...

– А свободная квартира есть? – вступил в разговор Купцов.

– Так точно. В бельэтаже.

– Дай мне ключ. Я хочу ее посмотреть... Я скоро вернусь, господа.

– На что вам пустая квартира, Фёдор Михайлович?
– тихо спросил я.

– Просто так. Хочу полюбопытствовать, - уклончиво ответил Купцов и быстро поднялся по лестнице.

Ох уж эта его манера – держать в томном неведении даже доверенных лиц. Порой она раздражает меня до глубины души. Однако, со временем пришлось с этим свыкнуться.

Вдруг следователь обратился к швейцару:

– Скажи, что это у тебя с рукой?
– Тот поглядел на свою руку и побледнел.

– Обрезал ее малость.

– Когда?

– Вчера-с.

– Чем?

– Ножом. Хлеб резал... нож сорвался.

Следователь многозначительно посмотрел на меня.

– Надо бы произвести у него обыск, Николай Александрович, - бросил следователь.

– Не вижу препятствий, – согласился я.
– Любезный, будьте так добры, и отведите нас в свою комнату.

– Ваше благородие ... Господи, да неужто вы что худое про меня думаете по этому злодеянию?! Вот как перед Истинным...

– Не разговаривай!
– грозно перебил Осипа следователь.

Мы с трудом вошли в небольшую швейцарскую. Вдруг Волохов, наступив, очевидно, на что-то, быстро нагнулся.

– Вот тебе и раз! Смотрите, господа!
– В руке он держал кольцо с крупным бриллиантом.

– Это же что такое, любезный? А?
– повернулся он к Осипу Лаврентьеву.

Швейцар стал белее полотна. Глаза широко раскрылись, и в них стоял непередаваемый ужас.

– Господи... Ей-богу... Что это... Не знаю... Наваждение...

– Нет, миленький, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть, а?! – с жаром вопрошал следователь.

– Не знаю, видит Бог, не знаю!

– Врешь! – не унимался тот.

– Что у вас происходит, господа? – вдруг раздался спокойный голос Купцова, что неожиданно возник прямо за моей спиной, от чего я, к своему стыду, даже слегка подпрыгнул. Сей факт, естественно, не ускользнул от острого взора статского советника, и он одарил меня доброй усмешкой.

– Не угодно ли, Фёдор Михайлович, - Волохов подал кольцо Купцову.

– Где вы нашли его?

– Так вот, прямо здесь и нашли, Ваше высокородие.

– Теперь, конечно, мы произведем тщательный обыск? – уточнил Купцов.

– О, разумеется, господа!
– потер руки Волохов, не замечая язвительного тона статского советника.

Обыск начался. Купцов подошел к швейцару и пристально поглядел на него:

– Покажи руку.

Лаврентьев, как автомат, исполнил приказание.

– Николай Александрович, вы осмотрели его рану? Чем она нанесена? Ножом? А может быть, бритвой?

– Не могу знать, Фёдор Михайлович. Рана уже затянулась. Трудно сказать. Тут я бессилен.

– Конечно, ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев? – продолжил допрос Купцов.

– Видит Бог, не знаю, Ваше высокородие. Не повинен я ни в чем худом.

– Ты спишь с открытой или закрытой дверью?

– На ключ не запираю.

– Отчего?

– Дабы скорей выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.

Купцов что-то нацарапал в своём маленьком блокноте.

Обыск, конечно же, не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо: подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.