Факты и суровая действительность – есть первое и последнее слово в нашем деле. Прошли безвозвратно те времена, когда чувства и фантазия давали ответы на все вопросы, и когда отвлеченная идеальность составляла блаженство жизни сыщиков. Факты крепки и неприступны. С ними спор короткий, прямо как в этом моменте.

– Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев!
– сурово произнес следователь.

– За что-с?.. – спросил белый, словно мел, швейцар.

– По подозрению в убийстве этой женщины.

Время неумолимо приближалось к полудню, когда, уладив некоторые дела на месте преступления, я прибыл в управление второго участка Петербургской части, в которое наш отдел перевели после падения Нового Петрограда.

Войдя под ворота, я направился к ненавистной лестнице, что вела прямиком на третий этаж доходного дома, в котором, собственно, контора и размещалась. Лестница была узкая, крутая и вся в помоях. По ней, например, однажды подвыпившие люди несли покойника, спотыкнулись и вместе с гробом полетели вниз; живые больно ушиблись, а мертвый, как ни в чем не бывало, был очень серьезен и покачивал головой, когда его поднимали с земли и опять укладывали в гроб.

Кухни всех квартир отворялись на эту лестницу и стояли так целый день. Оттого тут царила страшная духота. Туда – сюда слонялись дворники с амбарными книгами под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола – посетители. Дверь в саму контору была тоже настежь отворена. Здесь тоже духота стояла чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще не выстоявшеюся краской на тухлой олифе, которой вновь покрасили комнаты. Я направился прямиком в кабинет Купцова, что находился в самом конце коридора, не обращая внимания на галдеж местной публики.

В кабинете, по обыкновению, было страшно накурено, а сам статский советник сидел за колченогим столом перебирая ворох бумаг. Перед ним, нервно елозя в грязных руках картуз, стоял низенький оборванец с растрепанной бородой. Шея его была перемотана медицинским бинтом, а вид был напуганный и болезненный.

– А, Николай Александрович, проходите, присаживайтесь покамест, – указал Купцов на древний стул, который тут же жалобно заскрипел под моим весом. – А вы продолжайте, милок, не отвлекайтесь.

– Так вот, наняли меня, – рассказывал посетитель, откашлявшись, - два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только, значится, въехали мы с Седьмой Роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел - они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: «Куда? Стой!». Я по лошади, вдруг - хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся.

– А в лицо не помнишь их?

– Где ж? Рядили, мне и невдогад! А после я обеспамятовал. Очнулся после – ни кошеля, ни кафтана. Добротный такой кафтан был, с бляхою жестяной. Эх... – в сердцах махнул он рукой. – Ладно хоть клячу мою не тронули. Помогите, Ваша милость, Христа ради. Не дайте пропасть, – взмолился мужичек, припав на колени.

– Немедленно встаньте! – возмутился Фёдор Михайлович. – Я и без ваших этих помочь обязан. Работа у меня такая. Сейчас же, ступайте к писарям, третья дверь от этой, и расскажите всё тоже самое под перо. И не волнуйтесь. Ступайте.

– Спасибо, Ваша милость, спасибо! – затараторил тот, кланяясь и пятясь назад. – Буду денно и нощно молиться о вашем здоровье. Спасибо, на добром слове!

Как только дверь захлопнулась, Купцов прикурил папиросу и взглянул на меня.

– Снова ограбление с применением удавки, Николай Александрович.

– Уже пятый случай за последний месяц.

– Именно, голубчик, именно. Генерал – губернатор с меня три шкуры дерет, требует скорейшего раскрытия дела. Эти негодяи сеют панику среди народа, особенно среди извозчиков. Времена и так неспокойные.

– Что прикажете делать, Фёдор Михайлович?

– Прошу, возьмите дело в свои руки, Николай Александрович, – с мольбой поглядел на меня статский советник. – У меня совершенно не хватает рук. Да ещё это дело с убитой дамой навалилось.

– Сделаю, Ваше высокородие, не смейте сомневаться.

– Так я и не сомневаюсь, голубчик. Кто, если не вы. С завтрашнего утра и приступайте. Всякое содействие окажу по надобности.

Вдруг двери в кабинет со скрипом отварились, и без всякого доклада ворвался к нам страшно взволнованный почтенный седой барин.