– Я когда-нибудь стану прежним?

Пока Джаббар собирался с мыслями, я уже прочитал ответ в сочувственном взгляде Ингрит. Но от старца всё же пришёл запоздалый отклик.

– Впитав скверну, ты превратился в собственную тень. Наш мир создан тенями и из теней состоит. Каждая из них, как и ты теперь, – часть его и безусловная ценность. Возврата нет.

– В Пангею?

– Нет, к себе самому.

– Я могу вернуться в Пангею тенью?

– О ком ты говоришь? Ты и есть тень.

– Но я же смог пройти и забрать Сагду… То есть демона!

– Тем ты ценнен вдвойне, тёмный ангел! Ты будешь превосходно служить! Все служат. Послужишь и ты. Странником… Ты будешь открывать новые двери и добывать из мира Пангеи всё, что скажу. С твоей помощью мы наполним наше существование новыми тенями, преобразуем пустыню в цветущий оазис!

Тёмный ангел на посылках у трёх стариков? За этим я возродился из небытия? Немногим лучше, чем питать кровью цветочное поле умертвиев. И я уж точно не грезил об оазисе – меня вполне устраивала пустыня. Я уже представлял, как при первом же поручении затворю за собой дверь, запечатаю стальным замком, а ключ потеряю безвозвратно.

Но не могло всё так просто сойтись – не сейчас, не здесь. Словно подслушав мои мысли, всеведущий Джаббар произнёс:

– Да будет тебе известно, тёмный ангел, Странник всегда возвращается домой.

В недоумении я воззрился на старца, не понимая, в чём подвох. А смотреть меж тем следовало под ноги. Мимоходом, ускользая от взглядов, изящная и неуловимая, к моему сапогу подкралась маленькая змейка: диковинного золотистого окраса, она сливалась с песком. Змейка изогнулась в прыжке и в одно касание оплела колено, не дав опомниться. Проскользнула за пояс, нырнула под рубашку и спустя секунду обвилась вокруг шеи. И вдруг замерла…

Я почувствовал лёгкое жжение, наверное, от укуса. Но не он беспокоил меня. Зеркало, отражавшее незнакомца, всё ещё стояло передо мной, и глядя в него, мне стало ясно, отчего змея завершила путь: впрочем, никакой змеи в зеркале не было – вместо неё шею незнакомца украшал золотой браслет, такой же, как у всех здешних слуг.

С новой силой внутри меня закипал гнев: носить на шее змею, пускай и из чистого золота, – сомнительное удовольствие. Попытался снять – не удалось нащупать застёжку, и в зеркале я никак не мог её разглядеть. Отмахнувшись, я отвернулся от зеркала. Я был до крайности раздражён.

Без слов я удалялся от догоревшего костра и Свидетелей тени. Но каждый удар сердца бил тревогу, смущая мою решимость, трезвоня о том, что не выйдет так просто расстаться с тенями, успевшими порядком надоесть.

И вышло именно так. В первый момент я подумал, что кто-то подкрался сзади и схватил меня за горло – так резко мне перекрыли воздух. Обернулся – рядом никого, а тем временем шею давило сильнее и сильнее. Золотой хомут рывками стягивал горло. Я силился бежать, и тогда изощрённые на издёвку тени довершили дело. Острые шипы пронзили шею. С отчаянным криком я рухнул наземь. Сознание меркло.

И где-то на границе забвения я различил слова, с ехидством брошенные склонившимся надо мной Аббасом:

– Странник всегда возвращается домой…

Время от времени я приходил в сознание: видел, как волочился за мной кровавый след, пока неутомимый старейшина тянул моё чуть живое тело на неосязаемой привязи (в мире, где мосты сами по себе висели над пропастью, ошейник с невидимым поводом – в порядке вещей). Слышал, как лязгнул засов, заскрежетала крышка подземного люка, как шуршал осыпавшийся с неё в яму песок, туда же следом бросили меня, захлопнув капкан. «Вот, выходит, какие продукты они хранят под землёй», – печально улыбнулся я, запоздало сожалея о недомыслии.

Песчаный панцирь отгородил меня от дневного света, и звуки тоже не проникали в подземелье. Беззвучие лишь изредка нарушало шуршание песка при малейшем движении тела, казавшееся таким запредельно шумным в одинокой тиши, что порой закладывало уши. Но куда больше одинокого плена тяготила моя новая суть. Как будто всё время внутри кипели пекельные котлы, вызывая навязчивые помыслы и желания.

Я страстно желал повидаться с Ингрит. Прояснить: почему она заманила меня в ловушку, привела к Свидетелям тени, зная, что меня ждёт ошейник раба?

Так я говорил себе, лукавя, отказываясь признавать то, что просто искал повод увидеть её. И лукавство пред собой самим приводило меня в бешенство, отчего я сразу вспоминал предателя Сагду. Но его сей же миг затмевали развевавшиеся на горячем ветру бишты и мерзкие лица старцев, в особенности самодовольное лицо Аббаса.

Как ни парадоксально, но став тёмной тенью, я будто бы прозрел, готовый ясным взором свидетельствовать всю их истинную подлость, как они свидетельствовали тень. И ещё я свидетельствовал огненные локоны Ингрит, её точёный стан, искрящиеся жизнью глаза. Так, присутствуя в яме в компании одних воспоминаний, я дивился прежней своей слепоте.