Шрифт:
Позже пришёл страх. Я осознал невероятное желание жить, пускай той мрачной тенью, тёмным ангелом, как называли меня они, и я безумно испугался этого желания. Что, как не желание жить, порождает смертный страх – страх потери? Дальше настало время неутолимого голода. Мне спускали в яму какие-то подачки, но мне не хватало. Я бы отдал последнее – будь у меня хоть что-то – за кусок мяса: сырого, свежего и непременно с кровью…
В общем, пленённый песками пустыни и собственными страстями, я неуклонно скатывался в безумие, и оно бы не преминуло наступить, если бы не случай.
Я сидел, обхватив руками голову, в своей темнице, вспоминая, что и такое бывало уже со мной: как Вера с моей милой Кьярой ворвались в застенок и я был чудесным образом спасён. И теперь я мечтал, что Вера придёт и спасёт, зная, что на новом витке спирали мне не встретить ни её, ни ту былую нежную любовь, связующую нас.
И вновь навязчиво перед глазами всплывал образ Ингрит, и я тотчас отвергал её и свои порочные чувства, сожалея о себе прежнем.
Стремительная волна, поднявшаяся, казалось, из самих недр земли, разорвала замкнутую цепь бесплодных раздумий. Стены песчаной камеры вздрогнули, отслоив обломки извести и раскрошив пыль. Качание и тряска сопровождались подземным скрежетом. Песчаный грунт сделался рыхлым. Я вот-вот готов был провалиться в разверзшуюся дыру.
Но сей же час из отверстия высунулась голова, не позволив тому случиться. Голова гладкая и чешуйчатая целилась в меня парой красно-оранжевых глаз.
Я отпрянул, позабыв о том, что в песчаной ловушке отступать совершенно некуда. А змей уже не медлил показаться во всей красе. Демон Ботис (или его тень: я вконец запутался, не понимая, кто он есть) еле помещался в моём скромном узилище. Возвышаясь надо мной, он утверждал своё превосходство.
– Зачем ты явился сюда, Ботис? Злорадствовать? – только и смог выпалить я.
Стыдясь непроходящего страха, я теснился к шершавой стене.
Змей изогнулся в несколько колец, так, что его голова стала вровень с моей, и вкрадчиво, верный своей всегдашней манере растягивать слова, прошипел:
– Я пришёл поболтать о том о сём… Объясниться… Да-да… А ещё спросить с тебя…
Глава 7. О том о сём…
В целом миролюбивый настрой демона ослабил напряжение, но, наученный опытом, я дал себе зарок: не верить ни единому его слову, что бы он ни говорил. Будучи воплощением лжи и лицемерия, Ботис всегда сумеет оправдаться.
С чего он и не замедлил начать – с оправдания.
– Да, Камаэль, раз от разу выполняя роль жреца, я приносил тебя в жертву, и кровь твоя – суть анимы живого бога – питала лотосы Пангеи, сохраняя вечную весну ангельских тел. Такова моя работа. Прости! На жреческой службе нет места жалости. Но это лишь внешняя сторона. Я не растратил воспоминания о былом, и в моём сердце теплилась надежда.
– На что? – спросил я, пытаясь угадать: лжёт он с тайным умыслом или попросту издевается.
– Я ждал, что ты полетишь!
Вероятно, моя смерть всё же имелась в планах демона, только способ он выбрал для этого весьма экстравагантный: рассмешить меня до смерти. И вправду, я едва не захлебнулся в истерическом хохоте над произнесённой им чушью. Одному небу известно, скольких усилий мне стоило прекратить смех.
А Ботис невозмутимо продолжал доканывать меня нелепостями:
– Да-да, каждый раз я надеялся, что ты взлетишь, раскроешь крылья и поднимешься ввысь с верхушки уродливого идола прямиком в небеса… и меня заберёшь с собой, как бывало.
– Зачем? – смеялся я. – Куда мне лететь?
Змей задрал голову и кончиком хвоста показал на крышку люка.
– За облака! Наверх, к Вере!
Волна безудержного смеха тотчас схлынула, словно сломалась, натолкнувшись на риф.
– Тебе, как никому другому, известно, что я давно не Иллюстратор. Я не способен ни летать, ни рисовать миры, – сказал я, понурив голову.
– Неужели ты думаешь, что я возвратился в Пангею лишь затем, чтобы служить жрецом у ходячих умертвиев?
«Что ты скажешь дальше?»
Я вопрошал змея взглядом, и он продолжал:
– Видишь ли, все миры Единого лотоса взаимосвязаны. Яд из Отстойника отравляет лотос изнутри, И Верхний мир снова коченеет, заграждая ледяным куполом истинный свет от всех миров и того, что ты когда-то написал для меня. Ты, наверное, успел заметить, как всё повторяется. Иллюстратор замыкает круг, и мир вращается по новой. Только это уже не колесо, а спираль, и этот виток хуже прежнего.
– Напрасно ты покинул свой дом. Ничего не изменить, – устало откликнулся я.