Нина с ужасом смотрела на мать. Она годами подтрунивала над ней, убеждая завести бойфренда, даже советовала сходить на свидание с симпатичным почтальоном, который любил пофлиртовать, но Мэнди неизменно отмахивалась от ее предложений, говоря, что еще слишком рано.

— И что же у вас получается?

— Ну, надеюсь, скоро он переедет к нам.

— Что?

— Нина. Тебе уже восемнадцать. Ты же не будешь вечно жить дома.

— Почему?

— А ты сама этого хочешь? До скончания жизни сидеть в своей комнате, обклеенной обоями с Ханной Монтаной?

— Разумеется, нет.

— Тогда идем. Я ни в коем случае тебя не выпроваживаю — этого я никогда бы не сделала, — но ты должна сама строить свою жизнь.

Мэнди ушла, а слова матери, казалось, все висели в воздухе. И поэтому, не видя иных перспектив, Нина сходила на собеседование в кафе «У Сантино» и стала там работать.

Это было традиционное британское заведение общественного питания, притулившееся в самом конце оживленной центральной улицы в лондонском районе Крауч-Энд. Барная стойка с потрескавшейся поверхностью из «формайки», на ней — банки с маринованными яйцами; длинный ряд фритюрниц для жарки рыбы в кляре, сосисок и шкварок, которые затем перекладывали в тепловые витрины. В зале стояло несколько столиков, но здесь в основном торговали едой на вынос, и народу всегда толпилось много. Смены длились по восемь часов, и четыре девушки работали на износ, принимая заказы и упаковывая рыбу под бдительным оком пожилой миссис Сантино — грозной женщины со скрипучим прокуренным голосом. В сравнении с ней мистер Сантино был тихий старичок, который постоянно жарил рыбу, и ему помогали еще два парня.

Макс впервые попался Нине на глаза, когда она отрабатывала свою третью смену. Она стояла за барной стойкой, принимая заказ, а он, пошатываясь, вышел из кухни с огромным чаном наструганного картофеля.

— Посторонись! — рявкнул он, вываливая во фритюрницу сырой картофель. Ей на руку брызнула капля кипящего масла, она вскрикнула от боли. — Я же сказал: посторонись! — буркнул он и с пустым чаном потопал на кухню.

Миссис Сантино, заметив, что на руке Нины вздувается огромный волдырь, сразу потащила девушку в кухню и сунула ее руку под кран с холодной водой.

— Я же предупреждала, чтоб ты не лезла в жаровню! — орала миссис Сантино. — По-твоему, у меня есть время заполнять бумажки, фиксируя производственные травмы таких дур, как ты?! Держи под холодной водой пятнадцать минут, это у тебя будет вместо перерыва!

Миссис Сантино вернулась в зал, а глаза Нины обожгли слезы. Взревела огромная картофелечистка, в которую Макс вывалил громадный мешок картофеля. Она смотрела, как Макс ворочает огромными мешками по пятьдесят фунтов [107] каждый, перекладывая их с тележки на пол возле картофелечистки. Внешне он сильно отличался от остальных работников, худых и прыщавых. Плотный и мускулистый, он был наделен грубой красотой, которую подчеркивал тонкий белый шрам, тянувшийся по скуле от левого уха до ямочки на подбородке. Его глаза необычного оранжево-карего цвета тоже вызывали восхищение. Рукава его рубашки были закатаны до самых плеч, на загорелой коже блестел пот. Заметив, что она наблюдает за ним, он наградил ее сердитым взглядом.

— Я не дура! Ты не дал мне возможности отойти от фритюрницы! — крикнула Нина сквозь рев картофелечистки, но Макс, не обращая на нее внимания, отошел к тележке, чтобы передохнуть.

Кончился июль, а Нина продолжала трудиться в кафе «У Сантино». Свою работу она ненавидела, но ее влекло к Максу. Она выяснила, что ему двадцать семь лет и что у него репутация хулигана: однажды он явился на работу с огромным синяком под глазом и разбитой губой. Чем упорнее Макс ее игнорировал, тем упорнее она пыталась вызвать его на разговор. Фирменную футболку с эмблемой «У Сантино» она теперь носила меньшего размера, перестала надевать на работу бюстгальтер и старалась уходить на перерыв одновременно с ним. Но он по-прежнему не замечал ее, на все ее вопросы отделывался односложными ответами, не поднимая головы от газеты или от экрана телефона.

На исходе августа Нина и вовсе приуныла. За ужином в местном итальянском ресторане мама познакомила ее со своим новым приятелем — Полом. Внешне он был так себе — грузноватый, с проплешиной на голове, да и чувством юмора не блистал, но мать, Нина это видела, была по уши в него влюблена, и она поняла, что скоро Пол переселится к ним.

В первых числах августа — это была среда — Нина по окончании долгой смены в кафе села в машину и поехала домой. Масуэлл-Хилл, где она жила, от Крауч-Энда находился недалеко, дороги были свободные. На перекрестке в конце центральной улицы она остановилась на светофоре. Пока ждала, когда какая-то старушка с хозяйственной сумкой на колесиках — та тащилась еле-еле — перейдет дорогу, увидела, как с тротуара на проезжую часть шагнула знакомая фигура. Это был Макс. Он встал перед ее автомобилем, посмотрел на нее через лобовое стекло, затем, оглядевшись, подошел к машине со стороны пассажирского кресла и постучал в окно, чтобы она открыла дверцу. Не раздумывая, Нина нажала кнопку центрального замка и разблокировала двери.

Макс залез в машину, сел рядом с ней. На нем были синие джинсы, белая футболка и коричневая кожаная куртка. Его русые волосы свисали до плеч, под левым глазом виднелся небольшой порез. От него несло пивом и потом.

Светофор на перекрестке вспыхнул янтарным светом и переключился на зеленый.

— Зеленый. Поехали, — произнес он.

Нина тронула машину с места и в заднее стекло увидела двух полицейских. Те выбежали из переулка и стали оглядывать улицу во всех направлениях. Макс немного сполз в кресле, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Нина посмотрела на него, хотела сказать, чтобы он не дымил в салоне, ведь это автомобиль ее мамы, но у нее отнялся язык. Близость Макса ее необычайно волновала. Он взглянул на нее, затем опустил стекло и положил на нижний край окна локоть. Нина осознала, что не думает, куда едет, и только что пропустила поворот к своему дому. Она посмотрела по сторонам, пытаясь сообразить, что ему сказать. Он взглядом прочесывал дорогу. Она никогда не видела таких невероятных глаз. Они у него были бездонные и блестели, словно где-то в их глубине пылали угольки.

— Куда едем? — нарушила она наконец молчание.

— Твоя машина. Ты за рулем. Какого черта спрашиваешь, куда мы едем? — Макс выбросил в окно окурок. Нина заметила, что он осматривает салон — скользнул взглядом по стопке компакт-дисков со старыми записями группы «Уэстлайф» [108] , лежавших под магнитолой, по стикеру «Спокойствие и Акуна Матата» на приборной панели, — и внезапно смутилась, чувствуя себя неотесанной дурой. Макс открыл бардачок, стал в нем рыться.