Пока закрывалась дверь, пока удалялись шаги, Алан с ошарашенными глазами стоял и подрагивал. Я знала, что он тоже старается не ржать – только не сейчас, не сейчас, не сейчас…

Хрюкнул он, как извергся вулканом, когда Вадрика след простыл.

– Ты это… видела?

Я икала, сидя за столом, зажимая рот руками. Наверное, это мне должно было быть стыдно, ведь человек сейчас будет страдать, ему будет плохо, но юмор вещь такая – где накрыл, там и накрыло. Я заливалась долго, никакая логика не спасала.

– Он… это выпил! – тыкал пальцем в дверь Алан. – Он это выпил! И сейчас в управление? Там и начнет сопли размазывать. Анна, через сколько на него подействует?

– Минут через пять.

– А продлится?

– С час. Может, чуть дольше.

Ал хлопнул себя по лбу. Ясно было, что мне придется отложить поездку в Гилрейн, а напарнику слежку за продавцом, ибо Вадрика нужно было спасать. Можно было бы, конечно, оставить его без помощи на смех коллегам, но мы ведь не изверги. К тому же сами предложили бутылочку…

– Идем, – я поднялась из-за стола, отчаянно силясь сохранять серьезный и деловой вид, но безуспешно, как счастливый укурок на танцполе. Правда, ведь, смешно.

Я двинулась на выход. Сотрясался от хохота позади Алан.

(Odjbox – Hangman's Daughter)

Минут десять погодя, останавливаясь на дозаправку, мы подъехали на машине.

Управление оказалось практически пустым – незанятые стулья, простаивающие компьютеры; надрывался за крайним столом телефон, но некому было ответить. Потому что из всех присутствовал лишь младший сотрудник, уже держащий в руках сразу две трубки.

– Вам придется подождать, – говорил он сумбурно, – непредвиденная ситуация… Перезвоните позднее. Не знаю, через сколько, через полчасика…

На нас взглянули вопросительно.

– Где Вадрик? – с порога спросил Алан.

И нам махнули в сторону лестницы, ведущей в подвал, – именно там располагались камеры.

Лестница была запружена полицейскими, как насест голубями. Люди переговаривались, усмехались, и все, как один, снимали.

Кого, что? Тейлза, конечно.

Когда мы добрались до самого низа, Вадрик как раз, сложив голову на колени проститутке, той самой почтенной седой даме пятидесяти восьми лет, сидел на полу. Как приблудившийся щенок, раскаивающийся во всем подряд.

– Ты не подумай, – лепетал он с надрывом в голосе, – я же не хотел давить… Я вообще человек честный, умный, я всегда хочу, как лучше. Но разве это кто-то ценит?

У-у-у, в деле та самая беспомощность Кохана. Вот же инцидент.

Ржали капитаны, сержанты и лейтенанты; светились, фиксируя происходящее, экраны сотовых.

– Кто-нибудь, хоть один человек оценил мои дипломы, сертификаты? Нет, я вечно изгой… За что?

Он плакался проститутке в своей несостоятельности, и та сидела молча, имея вид ошарашенный. Кажется, ей даже хотелось погладить беднягу Тейлза по голове. Дверь решетки нараспашку; укоризненно поджимал губы Кренц. Даже наше появление не заставило его напрячься – все-таки не каждый день увидишь такое шоу.

А Вадрик рыдал. Как пацан, впервые прибившийся к берегу, сотрясался, каясь во всех мыслимых и немыслимых грехах.

– Я же разве пытал? Один раз залепил пощечину, но столько ходил виноватым…

Добросердечная проститутка погладила-таки Тейлза по волосам, и тот припустил бормотать быстрее. Как мамке, как единственному человеку, которому мог честно исповедаться.

Вот же…

– Надо спасать, – шепнул Алан.

Я кивнула.

– Отвлеки всех. Я займусь.

– А ты ведь леди очень даже ничего, – Тейлз поднял взгляд на кудлатую «старушку», – для своих лет-то…

Народ откровенно потешался. Но Ал незаметно взмахнул рукой, и на противоположной от взглядов стене прорисовался мерцающий голубой рисунок. Понеслись удивленные «ахи» и вздохи, внимание присутствующих переключилось на светящиеся точки, по кругу приближающиеся к сложному геометрическому центру.

Отлично. Дифраграмма на камнях подвала – то, что нужно. Всем моментально стало не до Вадрика, ибо он существо понятное, а магические мерцающие точки – нечто загадочное. Отвернулись и экраны сотовых. Я же быстро шагнула в камеру и принялась водить ладонью вдоль тела Тейлза, собирая на ладонь черноту Кохана. Обратно, возвращайся, милая, обратно…

Начали стихать всхлипы. Через минуту горе психолог-криминалист очнется, обнаружит себя сидящим у ног «задержанной», впадет в ступор. А после получит выговор за то, что вел допрос неподобающим образом, держал дверь клетки открытой. Но это не наше дело. Если только чуть-чуть.

Мой легкий кивок Алан уловил с полувзгляда, добавил на дифраграмму завораживающие спирали, чтобы на нас точно никто не смотрел, а после двинулся за мной, уже шагающей вверх по лестнице.