– Почему мы ни разу на это не натыкались?

Я лишь качнула головой.

– Видимо, – хмыкнул напарник, – раз это проявилось в нашей с тобой жизни, скоро узнаем больше.

– Эй, вилки-то будут? – раздался добродушный выкрик с улицы.

Мы и правда задержались.

Мясо было сочным, вкусным; пиво прохладным, впитавшим ароматные оттенки солода. Конечно, нас спросили про «вчера», конечно, рассказывать, как прирожденный оратор, принялся Алан. Где нужно, он акцентировал, приукрашивал даже детали. Где нужно – скрывал.

Я же думала о том, что как будто ничего не было – трижды возникший на горизонте Вэйгард, как оставшаяся где-то сбоку реальность. Ненастоящая пока, эфемерная. А пока запах дождевых облаков, полыни и белых амарантов.

– Как хорошо, что вы вчера уехали, оказывается! – Кейт смотрела на Ала восхищенными глазами. – И женщина эта осталась жива, и сын ее позовет к себе жить.

– Да, и племянница получит в распоряжении свободную квартиру, – подхватил Роб, – не нужно будет платить за съемную, пока учится.

Возможно, всё именно так.

Мы отлично сработали. Правда, распутывая одну тайну, случайно намотали на кулак еще три, и до отгадок ой как далеко.

Но сегодня не они. Сегодня опускающиеся на скатерть сумерки, тарелки с оранжевой каймой, стаканы с пузырьками пены на ободке.

Когда Роб будет мыть посуду, я обниму его сзади, прижмусь. К тому времени гости уедут, мы останемся одни. Он не будет настаивать на близости, он слишком раним сейчас, и это не он мне, но я дам ему уверенность в том, что всё хорошо. Пробужу его мужественность и те качества, которые он сам в себе любит.

А после мы будем мирно спать до самого утра.

Чтобы проснуться полными сил.

Чтобы их хватило на то, чтобы куда-то гнать кабриолет, решать новые загадки, распутывать непонятные клубки.

Это завтра.

А тихая, неспешная и понятная любовь – сегодня.

– Эй, ты! Уйди от неё, слышишь?!

Половина двенадцатого ночи; дождь хлестал как из ведра. Резко и остро задувал ветер, гремело из темных облаков над домами, рекой. Молодая девчонка стояла на широких перилах моста, смотрела на темную воду – с ужасом, с расширенными зрачками. Через минуту она полетит вниз, и то будет конец, потому что плавать горемычная к своим двадцати – двадцати двум годам так и не научилась.

Но орала я не ей, а деймону, стоявшему за её спиной. Темному силуэту с расставленными руками, засасывающему чужую энергию и жизненную силу. Оставляющему в пустой человеческой оболочке лишь горе и страх, чувство поражения и тотального одиночества.

– Пошел отсюда… ты! – Наверное, так с ними было нельзя, но в этот момент «нельзя» для меня не существовало. – Отвали от неё!

– Анна…

Позади из огромной смоляной птицы сформировался Алан – я вызвала его немым криком из Бюро минуту назад. И чуть меньше шестидесяти секунд понадобилось трансморфу, чтобы преодолеть расстояние между нами. С такой быстротой его не смог бы принести сюда ни один летательный аппарат. Только крылья Нофикса – эхокрылого призрачного летуна. На его создание Алан наверняка выложился по полной. И сейчас немо предупреждал меня – не связывайся… с этим!

Поздно.

Деймон, приостановив процесс откачивания чужой энергии, развернулся, посмотрел на меня в упор, и это был страшный взгляд. Черный, беспросветный. Не важно, что служащим этот «малый», вероятно, был младшего порядка, – удар тем не менее мог нанести мгновенный и фатальный. Я же скрежетала зубами, потому что девчонке, собирающейся совершить суицид, он создал дополнительную рану, надорвал и без того искалеченную горем душу, чтобы прийти и «попировать» напоследок. Урод! Падальщик!

Мне не нужно было ввинчиваться в чужую ауру, чтобы разгадать суть проблемы – от девчонки било всеми полями сломанного сердца. Она любила кого-то старше себя, женатого, помогала ему, работала для него и лампочкой и «солнышком», носила в больницу фрукты, когда её избранник, напившись, разбил себе при падении голову. А выписавшись, объект её любви и грез, сообщил, что собирается вернуться к жене, что отныне он осознал, что «однолюб».

И смыслы рухнули.

Такое бывает, когда ты молод, когда очень сильно влюблен. В другом человеке нельзя тонуть, но разве объяснишь это кому-то? Подобной дурью страдают в равной степени и в шестнадцать, и в семьдесят.

Деймон, опустив руки, сжав их в кулаки, смотрел теперь исподлобья; кажется, девчонка только теперь заметила собравшуюся за её спиной компанию и от неожиданности поскользнулась. Пошатнулась, но удержалась; хлопали, как оборванные полиэтиленовые ставни в заброшенном доме, полы её длинной юбки. «Кто это?» – моргали усталые измученные глаза. – «Что это за создание, клубящееся дымом?» За ветром она не услышала мои крики, и хорошо: они могли напугать её сильнее. Симпатичное зареванное лицо ежесекундно облепляли длинные пряди мокрых волос.