– Я тоже не люблю рукоприкладство, – созналась она и шумно вздохнула.

Допытывать ее мне не было нужды. Сегодня я прекрасно понял, что из себя представлял Энди Грин в качестве мужа, да и в качестве мужчины тоже.

– Ты любишь читать? – спросила Агата, пока ее пальчики кружили у пуговиц моей рубашки.

– Да. Я – книжный червь, – я едва заметно усмехнулся. – Я прочитал огромное количество книг. Удирал из дома, взламывал маленькие городские библиотеки, а братьям потом лгал, что кутил с женщинами. Нет, ну я конечно кутил, но не так часто, как они думали.

– Что?

Она звонко рассмеялась, и я открыл глаза, любуясь ее реакцией.

– Книги – это увлечение с детства, – пояснил с улыбкой. – Таким способом мне было проще пережить смерть мамы и исчезновение отца, – и понимая, что сейчас незамедлительно последует следующий вопрос, добавил: – Мама погибла от рук грабителей, а папа исчез, когда мне было двенадцать. О папе мы ничего не знали целых четырнадцать лет. Оказывается, он потерял память и все эти годы жил в доме Дамиана – нынешнего мужа моей младшей сестры. Вот такая случайность…

– А сейчас он все вспомнил?

– Почти. Где-то, конечно, остались ещё пробелы, но за последние пять лет отец сделал огромные успехи.

– Получается, ты рос без родителей?

– Можно сказать и так. Роль главы семейства взял на себя мой старший брат.

– И ты ему помогал?

– Нет. Я не разделял его взглядов в воспитании младшей сестры. Порой он был с ней слишком жесток. Поэтому, чтобы Каролина не росла среди четырех «черствых» братьев, мне приходилось ее веселить. В общем, я был личным шутом младшей сестрёнки. Наверное, из всей нашей семьи только у меня и у нее есть чувство юмора, а ещё некоторое безумие.

Агата рассмеялась и, как ласковый котенок, уткнулась носом в мою грудь, дразня мою кожу своим горячим дыханием.

Я подтянул ее за бедра ещё ближе, чтоб хоть на секунду облегчить свои страдания.

– По правде говоря, мне так было проще, – продолжал свою исповедь я. – Ведь с шутов спроса нет. Я в одной книге однажды прочитал, что лучше сделать вид, что ничего не знаешь и ничего не хочешь делать, чем показывать свои умения. В противном случае, ты станешь вечным рабом чужих проблем… Так, когда я инвестировал куда-то деньги, то говорил братьям, что спустил все в карточных играх.

– Зачем?

– Мне не приходилось перед ними оправдываться за рискованное вложение и слушать их нравоучения. Ведь я тоже не всегда мог предугадать исход сделок.

– Сейчас можно сказать, что все твои риски оправдались, – заключила Агата, намекая на наличие клубов.

– Я никогда не упускал возможности заработать.

Я скользнул взглядом по ее тонкой шее, линиям ключиц и уставился на вырез платья. Едва касаясь, повторил недавний путь своего взгляда подушечками пальцев. Да уж… Таких тяжёлых разговоров я не вел никогда.

К одиннадцати часам вечера все наши попытки отвлечься летели коту под хвост, потому что мы то и дело теряли нить разговора… Ручки Агаты уже изучающе скользили под моей рубашкой, изучая гладкость кожи, мои – бессовестно путешествовали под ее платьем.

Оба дрожали, но не от холода, а от вынужденной и безумно длинной прелюдии.

– Нам пора, – я оборвал наш разговор крепким и быстрым поцелуем и стянул с плеч Агаты свое пальто. – Пошли.

В этот раз Агата не стала задавать мне вопросов по поводу моих умений во вскрытии замков.

Пока мы на цыпочках пробирались до нужного кабинета, я не переставая думал… о пауках.

Вспоминал страшных зверушек младшей сестренки, стараясь таким образом понизить градус своего возбуждения. Идти было неудобно и больно…

И, к счастью, это немного помогло…

Через пять минут мы оказались в нужном нам кабинете.

Лунного света, проникающего в комнату, было недостаточно, чтобы устроить обыск.

Агата замерла у огромного письменного стола, а я поспешил к окну. Хорошенько задернул плотные шторы, ненадолго погрузив кабинет в полную темноту, и направился к торшеру, стоящему в углу.

Секунда – и комната озарилась теплым светом. Я подкрутил маленькую шестеренку, делая освещение более тусклым и перевел взгляд на неподвижную Агату…

Посмотрел на закрытую дверь за ее спиной – добротную, качественную, и мои глаза остановились на диване – роскошном, кожаном.

Дверь – Агата – диван…

Я стиснул зубы и мотнул головой, прогоняя наваждение. Но кто-то уже настырно стучался в «дверь» ширинки.

– З-за дело, – объявила неуверенно Агата, стуча зубами. И я, мать твою, понимал ведь, что не от холода.