— Не сочтите за грубость, но как вы здесь очутились? Это частная территория…

Даже нелестные слова лились бы из уст обладателя низкого, глубокого голоса медовой патокой. В едва уловимых вибрациях слышится чарующая бархатистость, заставляющая меня замереть на мгновение.

— Здесь живет мой отец, — устраняю возникшее недоумение.

— Прошу прощения. Я думал, вы… — мажет по мне скептическим взором. Решает, что отсутствие завершения фразы лучше, и откашливается в кулак. — Василий здесь?

— Дочка, знакомься, это Паша. Апрельский, — конкретизирует папа на всякий случай, хотя в этом нет необходимости. Почему-то я сразу так и поняла. Наверное, по глазам Павла — а точнее, по некой отрешенности в них, которую я неоднократно встречала во взгляде осиротевших родителей. Мы смотрим немного сквозь, не имея возможности (при всем желании) всецело вовлечься в сосредоточенность на конкретной картинке перед глазами, потому что с момента ухода наших детей из этого мира какая-то часть нас совершенно точно уходит вместе с ними. — Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

Последнее уточнение, вылетевшее из его уст, несколько озадачивает гостя. Похоже, мужчина смущен тем фактом, что невольно стал предметом нашего обсуждения.

— Варвара, — я протягиваю Апрельскому руку, тонущую в отцовской шерстяной рукавице. Прежде чем скрепить знакомство рукопожатием, встряхиваю кистью и оголяю ладонь. Хотя, полагаю, в представлении нет необходимости — уверена, папа рассказывал ему обо мне.

Павел несколько секунд разглядывает мои пальцы, и я чувствую, как под его неспешным взором конечность обволакивает покалывающая дрожь, а ободок из золота на безымянном стремительно обрастает незримым весом.

— Рад знакомству, — он подает раскрытую длинную ладонь.

На его безымянном пальце еле-еле виднеется бледная бороздка — след от обручального кольца.

— Чего это мы на морозе толпимся? Идем в дом, — зазывающим жестом папа направляет к домику.

— Я на минуту заехал. Не смог до вас дозвониться. Решил проверить, все ли здесь в порядке.

— Тц, заходи давай, — папа принимается энергичнее заманивать Апрельского. — Обедал? Варюша моя борщ роскошный сварила.

Я быстро закатываю глаза. Вот про борщ вообще не обязательно было говорить.

— Не сомневаюсь, — улыбаясь мне, любезничает с ним Павел, — однако я тороплюсь.

Понуро опустив уголки рта, отец ему кивает.

— Василий Тихонович, вечером помощь ваша понадобится.

— Всегда к твоим услугам, Паш. Чем обязан?

— Никуда не планируете уезжать?

Папа вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

— С перевозом провизии подсобите? В багажнике места маловато.

В этом-то ультра-навороченном тракторе, на котором Апрельский приехал? Если только он не планирует снабдить роту голодных солдат.

— Не вопрос, — с готовностью откликается папа.

— Отлично. Спасибо. Подъезжайте ко мне к пяти.

— Понял. Буду у тебя в пять.

Они вновь жмут друг другу руки.

— Ничего, если я Варю с собой возьму? — вдруг выступает с инициативой папа. Я хочу его отдернуть, но это будет слишком очевидным жестом. — Не хочется ее одну оставлять. Заскучает.

Ей богу, со мной как с маленькой…

— Конечно, — Павел без промедлений дает добро, однако зрительно приценивается ко мне, словно пытаясь распробовать начинку, из которой я состою, и прикинуть, гожусь ли для их поездки. — Тогда, Варвара, до встречи, — к какому бы заключению он ни пришел, демонстрирует мне доброжелательную улыбку, в которой, опять же, не чувствуется доподлинной искренности. Однако винить мужчину не в чем.

Осиротев, каждый родитель, выбравший ЖИЗНЬ, учится заново испытывать эмоции. Какие-то чувства дрессировать легче, а какие-то не приживаются в обезображенной болью душе. Может показаться, что человек лукавит. Это не так. Просто мы — люди, с которыми судьба обошлась самым жесточайшим образом — кое-что чувствовать разучились насовсем. Поэтому приходится оттачивать навык игры, чтобы ничем не отличаться от окружающих, не оттолкнуть их своей неспособностью искренне транслировать эмоции. Транслировать то, что умерло. Я долго свыкалась с тяжестью на лице, тянущей мышцы вниз, к земле. Любая потуга изобразить эмоцию не венчалась успехом… Долгие месяцы. Выражаясь поверхностно, это похоже на неудачную пластику. Все стянуто, твердо. Пальпируешь, кривишься, но ничего не чувствуешь.

Апрельский садится в авто и уезжает.

— Что? — нервно сглатывает папа, с дискомфортом ощущая на себе мой пристальный взор.

Я со вздохом качаю головой.

— Что за поездка намечается?

Мы неспешно идем к дому, отряхиваемся на крыльце от снега.

— Пашка благотворительностью занимается, — папа открывает входную дверь и юркает в остывший дом следом за мной.

— Здорово.

— Да. Молодец. Сиротам помогает. Спонсирует фонды и государственные организации по нашей области. Когда приезжает, старается организовывать волонтерские дни и собирает народ. Случалось, люди из соседних регионов наведывались, усыновляли и удочеряли малышню. Сегодня поедем развозить провизию по детским домам.