Я рывком отстраняюсь от экрана, на хриплом выдохе вдавливаясь спиной в кожаное кресло и во все глаза пялясь на статичное изображение того, кто лишил меня дочери. Не шевелюсь… Хотел бы дотянуться до компьютерной мышки, чтобы закрыть видеоплеер, выдернуть из розетки кабель питания, обесточив систему. Уйти. Убежать. Подальше от образа, пустившего ядовитые корни в ядро моего разума.

Проглядывающийся через длинную, слегка спутанную темную челку взгляд исподлобья вытаскивает наружу самые мрачные эмоции. Царящий в просторном кабинете полумрак сменяется беспросветной чернотой, и кроме компьютерного экрана в поле моего зрения ничего не остается. Тьма, засосав в себя пространство, подкрадывается слишком близко к моей душе.

— «Привет с того света», — начинает говорить Артем. Монотонно, с толикой иронии.

Мое сердце турманом летит в бездну. Я уповал на то, что три года стерли из памяти хотя бы звук этого проклятого голоса. Нет.

— «Как поживаете?».

Я задаюсь встречным вопросом: к кому он обращается? Для кого записал это видео?

— «Что, не понимаете, почему запись попала к вам спустя кучу времени?», — холодная улыбка вскользь трогает юное, безразличное лицо. — «Интересно, да?» — приближаясь к камере, дразнит пацан. Я стискиваю кулаки. Чаша моего терпения трещит по швам и вот-вот взорвется. — «Все просто», — Артем разводит руками. — «Видео там, где и должно быть: у вас, дядя Матвей, в конце марта 2024 года, когда мне исполнилось бы девятнадцать. Почему именно этот день? В начале сентября нам в школе поручили сделать что-то типа капсулы времени с обращением к себе из будущего. Я хотел забить на эту фигню, затем передумал. Все-таки мне есть, что сказать. Только не себе, а вам. Итак, сегодня 20 сентября 2020 года. Через три дня я собираюсь покончить со всем. Спойлер», — Артем усмехается, — «девятнадцать мне не исполнится».

Я тянусь к клавиатуре и жму на пробел. В воздухе сгущается бездыханная тишина. Сердце исступленно, отбивая громогласные удары, врезается в грудную клетку. В ушах концентрируется странный гул, будто волны глухо бьются о берег в самый разгар бури. Взгляд теряет фокус, картинка перед глазами мутнеет, словно замыленная едва просвечивающим туманом. Тело отключается от внешнего мира, становясь вместилищем для оглушительного и давящего оцепенения. И дышать так больно — воздух точно состоит из микроскопических осколков стекла. Только жужжание звуков, доносящихся с улицы, нитью удерживает в реальности.

Почему я?

— «Но это не важно. То есть, моя смерть. Я ведь не за тем к вам обращаюсь, чтобы плакаться в жилетку, пробуя объяснить причины, которые сыграли для меня не в пользу жизни. Зачем переливать из пустого в порожнее? Мне больше не нужна ничья помощь», — продолжает рассуждать Артем, после того как я отключаю паузу, так и не сумев преодолеть ступор. — «В конце послания я должен вам кое-что сказать, поэтому советую досмотреть. Хотя, наверное, это уже не будет иметь значения, поскольку меня, когда вы получите видео, уже не будет в живых. Надеюсь, двадцать четвертого сентября все пойдет по плану…».

Я вновь не выдерживаю, вскакиваю на ноги и отталкиваю кресло. Оно с грохотом ударяется о стену. Я иду к окну, распахиваю створки, впуская в душное помещение потоки вечернего ветра, желая немного остудить накалившуюся атмосферу. С жадностью вбираю в грудь воздух, пока голову не начинает кружить. Холоду с улицы не добраться до испепеляющей ярости, разгоняющей по жилам кровь.

Надеялся он, что все пойдет по плану…

Надеялся, что оставит смертельную пулю в теле моей девочки.

Почему я должен слушать этого маленького садиста?!

Я возвращаюсь к рабочему столу, возношу кисть над клавиатурой, раздумывая, на какую клавишу надавить. Дрожащие пальцы стискиваю в кулак, и с разъедающим, словно серная кислота, разочарованием принимая поражение, все же возобновляю воспроизведение.

— «Мать тут на днях выпалила, что Рита и вы… Ну вы поняли», — Артем взъерошивает черные волосы на затылке, отводя потухший взгляд от камеры. Выдерживает паузу, сверля глазами пространство своей комнаты, не попавшее в кадр, и со вздохом расслабляет плечи, худоба которых скрыта за безразмерной черной толстовкой. — «Дураку ясно, что ваша семья ни о чем не подозревает. Было бы правильно с моей стороны рассказать Ксюше, но поскольку я умру, а ей еще жить да жить с осознанием, что ее любимый папуля заделал ребенка от моей старшей сестры, то решил унести вашу тайну с собой в могилу. Я это сделаю», — с безапелляционной твердостью проговаривает пацан, вонзаясь в меня (камеру) не по-детски суровым взором. — «И вы старайтесь, чтобы правда не разбила ей сердце. Слышите? В лепешку разбивайтесь, чтобы быть для нее лучшим во всем мире. Достаточно того, что она будет оплакивать меня и, возможно, ненавидеть за то, что я устрою. Не допускайте, чтобы ей приходилось страдать из-за распада семьи, которую она обожает. За молчание отплатите мне тем, чтобы Ксюша как можно меньше плакала. Меня не будет рядом, поэтому у нее остаетесь только вы. Не сводите с нее глаз. Оберегайте от всяких придурков вроде Яшина…», — Артем гневно клацает зубами. — «И Юлю не бросайте. Может, у вас не получается быть для моей племяшки таким же отцом, как для Ксюши, но продолжайте присутствовать в ее жизни, ладно? Просто будьте. Хотя это, должно быть, звучит лицемерно и дико из моих уст? Что ж, я собираюсь прикончить двоих человек, включая себя. Для меня больше не существует правильного или неправильного. Есть то, с чем приходится мириться… или нет. Что еще сказать?» — мальчик отклоняется назад, откидываясь на вращающееся компьютерное кресло. Блеклая, еле заметная улыбка преображает его ничего не выражающее лицо неглубокой ямочкой на щеке. — «Наверное, вам не следует говорить Ксюше об этом видео. Не хочу тревожить ее воспоминания обо мне. Думаю, она сейчас разрывается на части от хлопот, готовясь к поступлению в пражскую академию искусств, как и мечтала. И рядом с ней не ошиваются всякие уроды», — пятнадцатилетний сын Лены и Андрея кривится в пренебрежительной гримасе. — «Перейду к заключительной части послания», — он подается вперед и вновь вперяет в меня взгляд, выворачивающим наизнанку своей прямотой. — «Я для себя выделил две категории людей и две категории ошибок. Глупые люди и жестокие. Глупые ошибки и умышленные. Вы не жестокий человек, который, как мне кажется, не способен на умышленные проступки. Поэтому я вас прощаю».

Запись прерывается.

Город Чунцин, раскинувшийся по извилистым берегам Янцзы, встречает меня прекрасной летней погодой, и с каким же облегчением я сбрасываю с себя лишнюю тяжесть, прямо в аэропорту меняя теплую одежду, способную выдержать внезапно нагрянувшие в Москву заморозки, на льняной брючный костюм, а сапоги на комфортные эспадрильи. Моим трансферным гидом оказывается молодая китаянка Чао-Син, что в переводе с китайского означает «утренняя звезда». Она хорошо говорит по-русски, так что поездка до отеля в ее компании пролетает незаметно с учетом проложенного маршрута таким образом, чтобы я мельком посмотрела на самые значимые достопримечательности. Правда, мне становится немного дурно от вида многоуровневых дорог: не представляю, что будет, если внезапно сломается навигатор. Здешние инженерные решения, безусловно, поражают воображение. Уходящие ввысь небоскребы, поезда, проезжающие через жилые дома, лежачий «великан» из бетона и стекла Раффлз-Сити, этакий небесный мост, соединяющий под собой четыре высотки, с гигантскими световыми экраны создают невероятную урбанистику.

Заселившись в отель, я даже не успеваю распаковать вещи и возвращаюсь в лобби роскошного отеля, где участников программы представляют ее учредителям. Затем нас провожают в конференц-зал, чтобы мы познакомились друг с другом поближе. А оставшееся до начала семинаров время предлагают скрасить культурно-обогащающей поездкой по окрестностям.

Бурная транспортная жила в самом сердце Чунцина паутиной переплетается над нашими головами. Будто изделия искусной вязальщицы, структуры метро и автобусных маршрутов соединяют каждый уголок центра, позволяя динамике пульсировать в венозной системе города. Чунцин, возведенный на крутых высотных перепадах, оплетен горными долинами и обрамлен со всех сторон изумрудными вершинами. Жизнь в мегаполисе, населенном тридцатью миллионами, не утихает ни на мгновение. Особенно это чувствуется на закате дня, когда улицы наводнены местными жителями и туристами. Нередко слышится знакомая русская речь.