Стручок перебил ее, недослушав:

— Я сам не знаю. Она сегодня очень изменилась после возвращения. Я бы сказал, радикально.

— Зоя, что скажешь? Ты опять побледнела.

Пару минут все молчали. Потом Зоя медленно ответила:

— Просто я… очень рада, что вернулась. Что снова в привычном мире людей. Там очень одиноко и неуютно. Бездушный космос, он… совершенно не предназначен для людей. Там живут невозможные сущности, не похожие ни на что. А нам там не место. Я каждый раз обещаю себе, что больше туда не полезу, но все равно вынуждена идти. И я так устала. Кажется, мне нужно прилечь. Голова кружится.

— Да-да, иди приляг, я сама все тут приберу, — суетливо встала Вика и невзначай коснулась Зоиного плеча жестом утешения. Зоя не возражала, не отпрыгнула, как она обычно делала, не съежилась.

— Конечно, отдыхай, — мягко добавила Инга. — А эту седую прядку мы с тобой закрасим. У меня есть на примете одна обалденная парикмахерша. Будешь у нас как новенькая.

— Прядку?

Глава 29. Мой горизонт

…Мне оставалось лишь смотреть, как Зоя растворяется в ткани стены Двудомика. Машинально двинулся было ее «проводить», но она набирала скорость, все дальше продвигаясь по саду. Значит, ее ведет Стручок, работает движитель.

Мне сейчас все это недоступно. При всем желании я не могу просто уйти с ней. Без движителя не получится даже достаточно далеко отойти от пузыря момента, в котором нахожусь. Маленький Торик вновь принялся терзать гитару. А я давно выучил каждый звук и каждый его сбой наизусть, но вынужден проживать эти минуты снова и снова. Иногда выхожу «проветриться». Однажды при этом даже успел увидеть тетю Таню, она собрала полведра ягод и теперь несла их в дом. Наверное, варенье будет варить, а может, и на Бабушкин пирог. Эх, был бы движитель, можно было бы посмотреть на пирог и даже понюхать его!

В другой раз я заметил над садом самолет. Тот успел прочертить лишь четверть небесной сферы, а потом меня снова утащило во временную петлю, и я оказался внутри Двудомика, витая на уровне верхней полки, где старые книги и журналы продолжали манить меня недосягаемыми для призрака страницами.

Времени для размышлений здесь хватало. Я так и эдак прокручивал в голове наш непутевый разговор с Зоей. А потом задумался о форме. Зоин «голос» здесь звучал в точности, как тот непонятный шепот из ниоткуда, что давно, в детстве, назвал мне дату смерти. Нет, я не думаю, что это была Зоя или, скажем, ее проекция из будущего. Но если предположить, что здесь, на дне души, все «голоса» звучат именно так… Возможно, мне тогда, в детстве, ответила чья-то затерянная душа с той стороны бытия? Кто знает, может, иногда складываются такие условия, что мы можем слышать их слова, а они — наши мысли?

Снова вспомнилась лекция о солипсизме. В сущности, идеалисты были не так уж неправы. Буквально все, что мы ощущаем, происходит только у нас в головах!

Жизнь в замкнутом пузыре воспоминаний оказалась далеко не так хороша, как мне поначалу представлялось. Да, здесь я один, недосягаем ни для кого во внешнем мире. Я там, куда хотел попасть. Но все стало не так, неправильно!

Мне одиноко, а присутствие маленького Торика не греет, а больше раздражает. Я недосягаем, зато ведь сюда никто и не придет! Прямо Неуловимый Джо! Почему неуловимый? Да потому что его никто не ловит. Ха-ха, не смешно.

Я заперт здесь навсегда — и это ужасно: превратиться в деталь механизма времени, в маятник, способный лишь бесконечно двигаться по заранее заведенной траектории, как механическая игрушка.

Однажды Стручок рассказывал, как ездил на Новый год в Вену. Снега на улицах он там почти не видел, зато его в избытке изображала вата на рождественских витринах. Почти в каждой из них устроили композиции из украшений и фигурок животных, занятых в общих сценах. Некоторые из фигурок двигались по несложным траекториям, снова и снова повторяя одни и те же пассы. Стручку тогда особенно запомнился Старый Рождественский Лис.

Зверь шел на задних лапах, а передними катил перед собой тачку, битком набитую маленькими утятами или гусятами. Лис и правда выглядел старым: шерсть выцвела, в некоторых местах протерлась и висела неопрятными клочками, но он все равно брел и катил свою тачку. Почему-то именно катание утят казалось самым унизительным. Уж лучше бы он возил камни! Честная работа на старости лет. Но нет, после стольких лет славной охоты на этих птиц он теперь вынужден из последних сил бесконечно развлекать их, пока не упадет сам.

Сейчас я сам стал таким вот Старым Лисом. Я обретался в нужном моменте своей жизни, но не мог отсюда переместиться ни в какое другое место. Мой рай, мое секретное убежище — безопасность Двудомика в Кедринске моего детства — превратились в тюрьму и ловушку. Смогу ли я когда-нибудь выбраться?

А где-то в людном мире

Который год подряд…

Интересно, что творится там, в большом мире? Удачно ли вернулась Зоя? Как там они все вообще? Я ведь здесь уже… внезапно я осознал, что понятия не имею, сколько прошло времени с момента моего безрассудного отбытия. И даже у Зои не спросил. Несколько часов? Дней? Лет? Выписали Семена из больницы? Как глупо получилось: я так ни разу не навестил его. Не разругалась ли Вика со своим… э… как там его звали? Кого теперь охмуряет Динара? Нет, вот эту я зря вспомнил. О ней лучше вообще не думать.