Ну вот, впереди наметилось свечение, похоже, наш поезд снова прибывает в город-герой Торик. Люди-города. И еще — как он там говорил? — градообразующие люди, то есть люди, образующие города. Нет, не так. Люди, формирующие города, дающие им новое лицо, новое содержание, новый смысл. Как моя тетя Поля… Ладно, сейчас не до этого. Снова пробираемся по закоулкам души Торика. Мелькают эпизоды, люди, ситуации, места, эмоции. Волны ощущений. Сегодня Олег катит меня очень аккуратно — он и правда хорошо учится на ошибках и всерьез готовился к моему погружению. Чуткий такой, надо же!

Вот и Кедринск, летний, мирный, и снова та гора с видом на речку, дрожь натянутой лески в руке, тут же тает, смещается, плавится, и вот уже тот самый сад, цветы, сирень, барбарис, смешной маленький желтый домик с плоской крышей, меня проталкивают сквозь его стену.

«Привет!» — никак не привыкну, каким тусклым и абсолютно нечеловеческим потусторонним шепотом здесь звучит мой голос, а точнее, «громкая мысль». Интересно, он меня ждал?

Глава 31. Признание

Связные мысли уходили все дальше. Теперь я тонул в ассоциациях, вторых, третьих смыслах. Вот недавно вспомнил еще одну песню. Причем так странно: когда маленький Торик сидел и тренькал на гитаре, эта песня Макаревича уже родилась. Но узнал я о ней гораздо позже. Заканчивалась песня так:

Каждый день, отправляясь в плаванье

В океане московских улиц,

Я мечтаю о тихой гавани,

Где б мои корабли уснули,

И о домике в синих сумерках,

Где окно от закатов рдеет,

Где не верят тому, что умер я,

Где все время ждут и надеются.

Мне было жаль затонувший корабль, но при этом я никогда не пытался представить в такой роли себя. А теперь две последние строки оказались словно обо мне. Жаль, я не вижу здесь закатов.

Что сказать Зое, если она все же появится здесь еще раз? Одна моя половина уже хочет выбраться отсюда. А другая понимает, что шансы на это исчезающе малы, и хочет остаться здесь навсегда, умереть, уснуть, почти по Гамлету, раствориться в воспоминаниях на самом дне моей души… И не обременять друзей моим спасением.

Висеть здесь и ждать… конца. Как это будет выглядеть? Пойму ли я, что меня больше нет? Заводные фантомы моих воспоминаний, этот мальчик, терзающий гитару, этот до боли знакомый Двудомик — им ничто не грозит, они таки и будут вечно плыть в бездонном космосе внутри амебы моей души. Я ведь именно это видел у бабушки Саши: ее уже столько лет нет, а душа по-прежнему хранит всю ее жизнь. И — вот ведь странность — две наших амебы до сих пор так и держатся за «руки», словно нет ни смерти, ни лет, ни расстояний…

* * *

Шелест доносится ниоткуда и отовсюду: «Привет!» Неужели она все-таки пришла? Да, совсем рядом материализовалась «светлая полупрозрачная сущность», и тут же включилось теплое и родное ощущение близкого друга. Я радостно ору во всю силу мысли:

— Зоя!

— Да. Ты меня ждал?

— Очень.

Она слегка флуктуирует, будто топчется на месте или мечется под порывами невидимого ветра, и долго говорит со мной.

Зоя рассказывает последние новости. Как непросто она летела от меня назад, как прошла насквозь всю мою душу и увидела много такого, чего видеть совершенно не хотела. Зато теперь стала гораздо лучше понимать меня. Она рассказывает про обитателей эфира: про Темного Круженя и даже про светлячков — как ни странно, здесь, на дне души моей, это оказалось возможным. Как внезапно у нее пропала боязнь прикосновений. Потом чуть смущенно рассказывает про Стручка.

И вдруг неожиданно для себя я понимаю, что ревную. Теперь я внезапно увидел в ней не только подругу и коллегу по научным экспериментам, но и женщину. Мне хочется ее защитить, уберечь, быть рядом. И я понимаю, что это смешно и нелепо, потому что на деле все как раз наоборот — это она пытается защитить меня от самого себя и спасти из плена.

Зоя, словно услышав мои мысли (а может, так оно и есть, кто знает?), говорит, что в реале положение у меня довольно шаткое: медики сообщают о постоянном ухудшении состояния. Как моя мама каждую неделю приходит в больницу и сидит, держа меня за руку и рассказывая последние новости, будто я живой. Но чем закончится моя кома, вряд ли кто скажет. Я боюсь этой неопределенности и перебиваю:

— Слушай, а может, оно и к лучшему? Давай все оставим как есть? Я просто тихо угасну здесь, и все. Тебе не нужно будет мучиться и подвергать свою жизнь опасности. Вы погорюете и забудете: ну нет меня и нет. Кому я там нужен, на самом деле?

Она замолкает и на миг становится крупнее и ярче, а потом говорит не переставая:

— Мне. Торик, ты очень нужен мне. Вике тоже, но там все по-другому. Она, кстати, очень переживает. Но я сейчас не о том. Пожалуйста, услышь меня. Я много всего передумала с прошлого раза и… Пойми, я такого никогда и никому не говорила, даже когда выходила замуж. Тут все совсем не так. Я теряю голову и…