– Ты тоже считаешь, что я отцеубийца?

– Ваше величество! Что вы такое говорите?
– в незабудковых глазах расцвело удивление, смешанное с испугом.
– Зачем вы так шутите?

– Что у тебя за спиной, Женевьев?

– Портрет, - оглянулась девушка, прижимая к груди кувшин.
– Портрет его величества короля Лаэрта I.

– Что он говорит?

– Ничего, ваше величество! Портреты не разговаривают...

– Точно? Прислушайся!

– Сотворившими клянусь, молчит он, ваше величество!

Араон стащил с руки браслет. Сапфиры, изумруды, рубины - пестроцветье драгоценных камней, тяжелая оправа, напоминавшая о кандалах, которые поджидали самозванца.

– Возьми, Женевьев. Поставь кувшин и возьми.

– Я не могу, ваше величество!

– С королями не спорят, дура. Возьми и убирайся!

Девушка убежала. Заглушая ее торопливые шаги, часы пробили три. Как далеко еще до утра! Как долго еще ждать рассвета!..

Портреты вновь зашептались. Араон все понял: они замолкают при посторонних, а стоит ему остаться в одиночестве, начинают вновь! Подлые, подлые портреты! Завтра же он прикажет вынести их на задний двор и сжечь. Облить горючим маслом и сжечь, чтобы остался только пепел, только густой жирный пепел...

Зачем ждать?

Араон схватил колокольчик и яростно потряс им. Гвардеец вошел немедленно.

– Портреты снять, вынести во двор и сжечь! Немедленно!

Высокий длиннолицый скориец был слишком хорошо вымуштрован, чтобы спорить или выказывать свое удивление. Он вернулся через несколько минут с двумя слугами, и те принялись снимать все портреты, украшавшие стены кабинета нового короля. Осторожно, слишком осторожно. Гадкие картины, решившие свести его с ума, не стоили подобной деликатности.

– Вы сказали - сжечь, ваше величество?
– переспросил тот же гвардеец, когда вся пятерка картин была снята и поставлена у двери.

– Да, да, да! Сжечь! Сейчас же!

– Слушаюсь, ваше величество, - отсалютовал гвардеец.

Портреты унесли. Араон прислушался. Тишина. Едкая, ядовитая тишина, но с ней уже ничего не поделаешь, и это лучше, чем шепотки за спиной. Нужно еще выпить, тогда и тишина не страшна. Только вот руки не слушаются... удастся ли взять колокольчик? Проклятая бронзовая игрушка выпала из пальцев, покатилась по столу и упала на пол, но все же успела звякнуть.

– Ваше величество?

– Налей мне вина. Налей. И себе налей. Пей!

– Не могу, ваше величество, я на посту, - в кубок плеснулось еще горячее, пахнущее гвоздикой и корицей вино.

– Что, боишься со мной пить?

– Нам запрещено уставом.

– А я - разрешаю!

– Слушаюсь, ваше величество!
– гвардеец поднес кубок к губам. Король внимательно следил, сделает ли он глоток. Сделал. Осушил до дна - залпом, словно не вино пил, а горькое лекарство.
– Разрешите идти?

– Иди...

Во сколько светает? В шесть? Еще два с лишним часа... как же провести их, не сойдя с ума? Вино... нужно его допить, пусть кубок и пляшет в руках все тот же проклятый бранль, и, кажется, напевает ту же отвратную и правдивую песенку... но вино молчит, оно всегда молчит, как молчало, когда принц опрокидывал в кувшин украденную у епископа бутылку и выливал туда флакон чемеричной настойки. Лучше бы тогда - вскипело, обожгло руки, лучше бы он сам выпил кувшин до дна и умер, чем терпеть эту ночь, тишину, проклятые листовки, где кроваво-алым выведено слово "отцеубийцы"...

Кубок выпал из рук, вино разлилось, но Араон этого не заметил: он уже спал, уронив голову на столешницу.

Вошедшая Женевьев испуганно прижала руки ко рту: на мгновение ей показалось, что белая скатерть залита темной кровью, вытекавшей изо рта короля Араона III.

Часть вторая. Лето. Преемник. Время Бастардов.

*

Пролог: долгий путь Шаннай

– Риттеры, риттеры!
– радостно вопили мальчишки на улице.
– Гляди, церийские баньеры!

Шаннай сжалась на скрипучем сундуке, который служил ей постелью, накрылась с головой. Глупая слабость, ведь через стену ее не видно, а если уж войдут в дом, так под плешивой козьей шкурой не спрячешься.

От конского топота на миг засвербило в ушах, потом всадники проехали мимо и свернули на соседнюю улицу. Это еще ничего не значит, а если подумать, то значит только дурное: ехали к дому брегона, а зачем же еще судье и хранителю законов призывать риттеров из самой Церии, если не для изгнания неверных?