– Один пытался меня обезоружить, еще у двоих были дубинки и сеть.

– Господину Скорингу понадобились заложники?
– приподнял бровь Эвье.
– Экая дерзость.

– Не думаю, что все так просто, - качнул головой Реми.

– Какой из меня заложник...
– улыбнулся Ларэ.

– Такой же, как из любого другого. Надеюсь, что этот урок пойдет на пользу всем. Любого, кто выедет из дома без пяти сопровождающих, я... найду, что сделать, - сурово оглядел собравшихся герцог Алларэ.
– Эвье, спрашивать я буду с вас.

– Будет исполнено, господин герцог.

– Не дом, а госпиталь ветеранов, - Алларэ недобро усмехнулся.
– Фьоре, о чем вы думали, когда лезли в драку?

Вопрос был риторическим, но Ларэ надолго задумался. О чем он думал, ввязываясь в схватку в темном переулке? Может быть, о том, что устал терпеть все, что происходит в столице? Устал сидеть в особняке Алларэ, заниматься перепиской с главами сопредельных держав, копаться в старых сводах законов и договорах? О том, что девятину назад у него было два брата, а теперь один пропал, а второй оказался не только марионеткой, но и редкостной дрянью?..

И еще о том, что можно половину жизни молчать, соглашаясь со всеми - с отцом, наставниками, герцогами Гоэллоном и Алларэ, с Гильомом Аэлласом, - но однажды вдруг понимаешь, что тебе двадцать шесть лет, и ты только и делаешь, что молчишь и соглашаешься, подчиняешься и знаешь свое место, а всех, кто тебе дорог, казнят, убивают, предают, пытают...

Потому что ты молчишь и соглашаешься.

Потому что не смеешь спорить с отцом, потому что надеешься, что другие позаботятся о брате, потому что медлишь бросить вызов предателю.

И в один прекрасный день больше не можешь смотреть на себя в зеркало, видя там беспомощное, жалкое и презренное существо, не достойное даже той половины имени, которую носит.

Тогда остается только броситься со шпагой в руках навстречу похитителям, боясь не смерти, а лишь того, что не победишь, окажешься в плену, подведешь тех, кому ты еще - несмотря ни на что - нужен.

Реми задал еще десяток вопросов, потом ушел, следом за ним и остальные; остался только наследник герцога Гоэллона. Фиор был этому рад. Снотворное питье подействовало, как всегда, серединка на половинку: спать хотелось, а заснуть не удавалось. На смену азарту боя и белой ледяной ярости, с которой он обнажил шпагу, пришла противная мелкая дрожь. В схватке он убил двоих, но не уследил за тем, что происходило рядом. Арно и Клод, оба - эллонцы, погибли, защищая его. Капитан Кадоль не сказал ни слова, но Ларэ винил в подобном исходе себя - а кого еще винить?

Может быть, раньше он был прав. Его дело - вести переписку герцога Алларэ и сидеть сиднем, ведь иначе выходит только хуже...

Дернулся огонек свечи - Алессандр щипцами снял нагар с фитиля.

– Я вам не мешаю?
– спросил юноша.

– Ну что вы. Нет, ни в коем случае. Я рад. Все равно ведь не засну...

Герцогу Гоэллону повезло с наследником. Внимательный, чуткий и верный мальчик, очень быстро оказавшийся в коалиции герцога Алларэ своим - нужным, надежным, толковым. Он умел успокаивать и утешать тех, кто в этом нуждался, умел и спорить, если его задевали за живое.

– Вам холодно, я вас укрою пледом.
– И вот это он тоже умел: подмечать подобные мелочи без подсказки.

– Благодарю.

– Хотите, поговорим?

– С удовольствием.

– Скажите, Фиор, а вы в ересях разбираетесь?
– Юноша, подобрав ноги, сидел в кресле и выглядел еще более задумчивым, чем обычно.

– В какой-то мере, - удивился неожиданному вопросу Ларэ.

– Говорят, что наш мир был создан вовсе не Матерью и Воином. До них был кто-то еще, и он тоже создал людей.

– Так говорят "заветники", - ох, пора отвыкать от манеры пожимать плечами, по крайней мере, на ближайшую девятину.
– Но и не только они. На островах Хокны тоже верят в подобное. Они не приняли омнианство, ибо считают его постулаты неверными. При этом они почитают Мать и Воина, но не как творцов мира, а богов наряду с другими.

– Мне говорили другое, - встрепенулся Алессандр.
– Что они вовсе отрицают существование Сотворивших.

– Зеленая вера неоднородна, - объяснил Ларэ.
– Разные жрецы учат разному, одни действительно отрицают, но это нелепо и бессмысленно, другие включают их в пантеон. Трудно спорить с очевидным.

– Так это может быть правдой? Сотворение мира... другими?

Ларэ надолго задумался. Странный разговор, странные вопросы. Что ответить юноше, спрашивающему о подобном? Церковь настрого запрещает сомневаться в том, что сказано в Книге Сотворивших, а там черным по белому написано: "Вначале были лишь тьма и пустота, а в ней пребывали Мать и Воин, и создали они все сущее". Но хокнийцы ведут свой календарь, и по нему на дворе не 3384 год от Сотворения, а пятитысячный с лишним; откуда-то взяли они свое летоисчисление?