Шерри не вытерпела. Подхватила мой столик за край и встряхнула так, что десерт слетел на землю, а чай расплескался, чудом не залив мое платье.

– Не смей так про нас говорить! – зашипела Мэри. Судя по раскрасневшемуся лицу, она готова была вцепиться мне в волосы. – Ты изгнанница! Ты позор своей семьи! Все так говорят о тебе, Абигаль Шоу!

Да, да. Я изгнанница. Гоните меня, насмехайтесь надо мной – просто за то, что я не стала терпеть гулящего жениха, прощать его и закрывать глаза с видом мудрой женщины.

И курицы, вроде близняшек, теперь считают, что смеют побивать меня камнями.

Посетители кафе шушукались, наслаждаясь скандалом, но было заметно, что общие симпатии на моей стороне. Подоспел официант, оценил ущерб и сухим официальным тоном произнес:

– Барышни, вам придется за это заплатить. Семнадцать эре, прошу.

Несколько мгновений Мэри и Шерри переглядывались, открывая и закрывая рты. Сумма была для них невероятной. На карманные расходы им давали максимум пять эре каждой. Мэри ожила первой.

– Ничего мы не будем платить! Это она во всем виновата! Знаете, кто она такая? Это Абигаль Шоу! Родители выгнали ее из дома!

Я усмехнулась. Кумушки могут перешептываться, а вот тем, кто ведет свое дело, важнее деньги. И пока я могу платить за пирожные – а я заплатила за заказ сразу же – хозяевам кондитерской безразлично, кто и откуда меня выгнал.

А вот скандалисток они не любят. Терпеть не могут.

– Она говорила гадости про нашу матушку! – поддержала сестру Шерри. Джентльмен за соседним столиком, который вдумчиво лакомился южными ягодами гуан-линь в темном шоколаде, усмехнулся.

– Девицы первыми затеяли склоку, – сообщил он. – И стол трясли именно они.

Официант вздохнул.

– Извольте заплатить, иначе я вызову полицию.

– И тогда точно ни одна живая душа не возьмет вас замуж, – язвительно поддакнула я, и Мэри завопила:

– Видите, она снова начинает!

На миг мне показалось, что она готова принять свой теневой облик, но желтая синица не соперница против синской болотной совы. Мэри это поняла и завизжала:

– Ничего мы не будем платить! Это все она! Бесстыжая девка!

– Извольте… – начал было официант, и Джеймс вдруг произнес за моей спиной:

– Еще одно слово, и я превращу вас в прекрасных жаб.

Я и не услышала, как он подошел – а Джеймс был рядом, и почему-то я сразу же почувствовала себя защищенной. Это было теплое, умиротворяющее ощущение. Будто кто-то опустил ладонь на плечо.

– Жирных болотных жаб, – продолжал Джеймс. – Мне как раз нужны их шкурки для зелий.

Официант на всякий случай сделал шаг в сторону, чтобы его не задело чужими разборками. А Шерри смерила взглядом Джеймса, сощурилась и процедила:

– А я вас знаю. Вы делали зелья, когда была биаденская чума.

Она перевела взгляд на меня и спросила:

– Что, пришли заступаться за свою шлюху? Откуда бы еще у нее деньги, как не от вас?

***

Кто-то из дам за соседним столиком ахнул. Я молчала, хотя кулаки так и чесались.

Конечно, кем еще меня считать, если я устроилась на работу к мужчине и живу в его доме? И такие, как администратор магазина, будут мне сочувствовать, потому что я прихожу к ним с деньгами. А другие примутся показывать пальцем.

Шерри смотрела с нескрываемым торжеством. Мэри подбоченилась. Конечно, они-то были приличными, порядочными девицами, которых никто не выгонял из дому, которые не были прокляты и могли вести спокойную и благочестивую жизнь, а не рассчитывать на доброту окружающих.

Джеймс выразительно завел глаза к небу – и я не сразу поняла, что случилось потом. Вроде бы только что близняшки стояли рядом, и вот две синицы уже порхают, пытаясь освободиться из сверкающих силков.

Он заставил девушек принять теневой облик? Да точно, заставил. И набросил на них силки.

– Благовоспитанным девицам полагается следить за тем, что вырывается у них изо рта, – нравоучительным тоном наставника по этикету произнес Джеймс. – Им не следует оскорблять других. А в обществе они не имеют права нарушать приличия и порядок.

За столиками расхохотались. Синицы метались, голося и трепеща крылышками, и не могли освободиться. Перья так и летели, и мне сделалось смешно.

Надо же, я привыкла считать себя изгнанницей. Никому не нужной. Неправильной и испорченной. И вот теперь кто-то взял и заступился за меня.