— Могила привяжет тебя, не даст жить дальше, — мама перехватила инициативу рассказчика. — Ты можешь решить переехать в другой город, а его могила останется тут. И что?

— Я останусь в Москве…

— Что и требовалось доказать, — спокойно кивнула мама. — Любовь и память мы носим в себе, детка, они не хранятся под каменной плитой, а что касается вещей… Я уверена, что сейчас ты спряталась бы в шкаф с его одеждой, стараясь окружить себя его запахом, прикасаясь к его костюмам…

— Да… — и пусть мне почти тридцать семь, но я вела бы себя именно так, как говорила мама. Нырнула в пучину воспоминаний, задохнулась под тяжестью потери.

— Вот тебе и ответ, Ника.

— Он написал, что вода должна вернуться к воде. О чем это? — я с трудом выдавила нужные слова. От пробуждения не стало лучше. Боль вернулась, открытая рана снова начала кровоточить. Сколько времени должно пройти, чтобы я начала хотя бы нормально дышать?

— Когда Миша был у нас, я случайно обмолвилась о том, как ты однажды сравнила его с полноводной рекой. Твоему мужу понравились эти слова.

Все ответы получены, но легче от этого не стало. Я не понимала, как жить, за что ухватиться, когда нет ни сил, ни желания даже свесить ноги с кровати. Словно почувствовав мое настроение, папа снова заговорил.

— Рома возвращается послезавтра, дочка. Пора приходить в себя. Ты же не хочешь, чтобы твой сын сошел с ума от беспокойства, глядя на то, в кого превратилась его мама?

Послезавтра… Значит у меня еще есть эта ночь и целый день. Так много и так мало.

— Не хочу, конечно. Я справлюсь. Спасибо вам.

Я села на кровати, а затем медленно встала. Мир медленно кружился вокруг меня, умудряясь при этом плавно покачиваться. Эти качели — карусели продолжались до тех пор, пока теплые руки мамы не легли мне на плечи, а потом папуля обнял нас обеих. Я справлюсь, выдержу. Папа прав: не я первая, не я последняя теряю любимого человека. Жизнь продолжается, пусть даже в груди зияет огромная дыра, края которой постоянно кровоточат.

— Вот и славно, — рокотал над ухом отец. — Я возвращаюсь домой, а мама еще поживет у тебя, Ника. Помни, что ты не одна.

Хлопнула входная дверь, оставляя нас вдвоем в темной тишине. Закрывая дверь, я закусила губу, вернулась в спальню и бросила взгляд на кровать: там была одна подушка. Только моя. Я так надеялась… Марс продумал все до мелочей, разрывая материальные связи между нами, оставляя меня одну… свободной, но разбитой в хлам и…

— Ты не одинока, Ника! — голос мамы сейчас напоминал строгую учительницу, которая отчитывала двоечника, в который раз не выучившего урок. — Хватит себя жалеть! Смотри по сторонам! Ты живешь в огромном мире, в котором можешь быть счастливой! Иди в душ, приведи себя в порядок, а то от тебя уже дурно пахнет, — она демонстративно сморщила нос. — Потом приходи на кухню, поужинаем.

Вы замечали, что у боли есть запах? Липкий, тяжелый, вязкий, похожий на запах плесени, гнили. Вода очистила кожу, промыла волосы, но не унесла с собой боль. Переодевшись в домашний костюм, я пришла на кухню. Не помню, что ела. Кажется, это был плов, но не точно. Еда не имела вкуса, я поглощала ее, как огонь пожирает дрова, чтобы не погаснуть. Скоро вернется Рома, и я не имею права пугать ребенка, в этом отец был прав.

Потом мы с мамой смотрели кино. Я выбрала старый музыкальный фильм «Тридцать первое июня». Хотелось отключить мозг, включить душу, поэтому я предпочла музыку. Старые песни, наполненные смыслом.

Мир без любимого –

Солнце без тепла,

Птица без крыла.

Край без любимого –

Горы без вершин,

Песня без души.

Птица без крыла… Сколько раз смотрела фильм, слушала песню и только сейчас обратила внимание на эту строчку. Она про меня. Пернатая лишилась не только крыла, но и части души. Меня снова развезло, размазало. Я ревела, не скрывая слез, надеясь, что вместе с соленой водой выйдет хотя бы немного душевной боли.

=50=

Фильм закончился. Принцесса Мелиссента встретилась с Сэмом на звездном мосту, перешла в его мир, любовь и счастье восторжествовали. Титры медленно бежали по экрану, когда я встала и ушла в ванную комнату. Нужно умыться, привести в порядок лицо, ведь скоро приедет мой сын.

Сейчас Рома стал той точкой опоры, на которой держался шаткий баланс моего разлетевшегося вдребезги мира. Глупо? Может быть. Я была слабой, и на это время ребенок побудет моим вторым крылом. На короткое время… так я себя уговаривала, возвращаясь в гостиную. От пристального взгляда мамы ничего не могло скрыться.

— Ника, подумай о Мише…

Ну зачем она так? Это больно! Всякий раз, когда звучало имя мужа, у меня останавливалось дыхание, сердце снова разлеталось в ошметки, а слезы поднимались из глубины. Я сделала глубокий вдох и обняла себя за плечи.

— Я все время о нем думаю.

— Нет, ты послушай меня, — мама сцепила пальцы и сердито сверкнула глазами. — Больше трех лет твой муж был рядом, зная, что может умереть в любой момент, — я всхлипнула и кивнула, подтверждая ужасную истину, — но за все это время он ни разу не позволил тебе почувствовать своего страха и напряжения. Так? — я снова кивнула, напоминая китайского болванчика. — Он отдавал жизнь вместе с любовью и заботой, а взамен попросил отпустить его без слез и страданий. Быть счастливой женщиной, а не похоронить себя во вдовстве. Неужели его просьба не заслуживает того, чтобы быть исполненной? Или страдание — твой выбор? Подумай, дочка, — мама встала с дивана и бросила взгляд в окно. — Сегодня я переночую в комнате Ромы, а завтра утром уеду домой. Ты уже не ребенок, Ника. Жизнь преподносит сюрпризы и наносит смертельные удары, но даже после этого она прекрасна.