Шрифт:
– Нет.
Маленький Вова притаился в уголке листа – руки врастопырку, уши в стороны.
– Нет. Я нарисую собаку.
– Собаку? А она не страшная?
– Это будет такса – они маленькие… И еще кота. И елку – нет, пальму.
– А домик?
– Домик будет красный. Сейчас дорисую кота…
– А Вова будет жить один?
– Нет, с мамой и папой.
– Нарисуешь их?
Родя едва не попался на удочку. Ага.
– Нет, ты… вы сами.
Но Иван Саввич горестно вздохнул.
– Боюсь, у меня не получится. Видишь ли, я тебе не сказал. Я человек пожилой, а у нас, стариков, что-нибудь да болит. И вот руки… каждый день… О!
Родя настороженно уставился на еще недавно такого бодрого Ивана Саввича. Но тот так страдальчески закатывал глаза, что Родя решил ему поверить.
Потом глянул на Вову. У того тоже был несчастный вид.
– Давай-ка сделаем так, – слабым голосом сказал Иван Саввич. – Ты возьмешь рисунок с собой. Кто знает, может, у тебя получится нарисовать друга для Вовы. А то вдруг ему станет страшно ночью.
Родя весь напрягся. Уж он-то знал: что изображено на бумаге – то взаправду, и страх маленького Вовы, его нарисованное одиночество, мигом заполнили Родину голову.
3
По пути домой он все думал – как?
Как? Ведь одно дело – рисовать горы и реки. Дуб можно нарисовать. Дом. Самолет. Петуха, слона или мартышку – да, куда сложнее, но тоже можно.
Но человека!
На это он решиться не мог.
За окном сгущался вечер. За стеной приглушенно говорили родители.
– Водишь к каким-то шарлатанам! Заговорил ведь – и слава богу!
– Он прекрасный специалист, молчи уже. Родю надо развивать.
– Да нормальный он! Подумаешь – людей не рисует! Мне вон тридцать пять, а я тоже их не рисую. И не рисовал никогда!
– Сравнил…
Он не двигался. Это было очень важно. Пальцы побелели, сжимая желтый фломастер.
Потом подошел к зеркалу. Долго смотрел. Потрогал отражение своего пальца.
Нет, оранжевый.
Нет, карандаш.
Сердце стучало.
Лист лежал на столе. Руки разгладили его. Теперь для Роди не существовало ни Вовы, ни Кота, ни Дерева…
Только Первый Человек.
Когда мама посмотрела, у нее задрожала нижняя губа, а глаза быстро-быстро заморгали.
Когда посмотрел папа, он забыл, что год назад бросил курить. Сходил к соседу, вернулся, вышел на балкон и искурил полпачки.
На следующий день мама с Родей снова шли по светлому коридору. Родя старался не наступать на солнечных зайчиков. В его руке была папка с рисунком. Мама в кабинет не зашла.
Иван Саввич посмотрел, и на секунду показалось, что в лице его что-то треснуло и сейчас посыплются осколки. Но Иван Саввич был не так прост, чтоб позволить расколоть свое вытянутое лицо одним-единственным детским рисунком.
– О-очень хорошо! Да ты просто молодец! А как его зовут?
– Бры.
Иван Саввич поперхнулся.
– Какое хорошее имя… А знаешь что? – он снова игриво подмигнул. – У меня сегодня совсем не болят руки. И я сделаю… угадай что?
Родя был не любитель угадывать. Он хмуро смотрел, как Иван Саввич взял карандаши – его карандаши! – и рядом со злосчастным Вовой нарисовал девочку.
– Когда Вова вырастет большой… – вещал Иван Саввич. – А он, конечно, вырастет большой и станет взрослым, он женится на ней, и они станут мамой и папой. У них будет много детей!
Иван Саввич ликовал. И было от чего! Им удалось провести Родю. Именно им, потому что Вова в своем углу ухмылялся так же хитро, как Иван Саввич. И это после того, как Родя подарил ему целый мир!
Родя ничего не сказал. Он упаковал листок и вышел в коридор, где его ждала мама.
С тех пор мама рассказывала всем знакомым, какой Иван Саввич замечательный специалист, просто гений.
А Родя рисовал как ненормальный.
Краска во фломастерах кончалась махом, карандаши тупились и ломались, бумага исчезала пачками.
Он рисовал мир.
И мир наполнялся людьми.
Он не мог позволить, чтобы у какого-то подлого Вовы была девочка и куча детей, а его Бры как дурак торчал под пальмой в одиночестве.
Первым делом он нарисовал множество друзей – чтоб уж было весело наверняка. Они были разными – по внешности и по характеру. Они любили болтать и играть (на-ка, Вова, утрись – поглядим еще, кто круче!).