Без подготовки, без «крыши» и финансовой подушки в мистицизм и эзотерику лучше не соваться. С точки зрения психологии, это прибежище инфантильных внушаемых личностей истероидного круга. Говоря человеческим языком, это впечатлительные, слабодушные люди. Их умами овладевают мистик-дилеры, зачастую токсичные антисоциальные психопаты, хитрые, как шельмы, и бесстрашные, как бультерьеры.

Мистицизм есть путь к детской силе. А мир ребёнка ужасен. У тебя ничего нет, и тебе ничего нельзя. Гедонистические формы жизни доступны исключительно в виде быстрых углеводов. В раннем школьном возрасте к тебе приходят отдалённые знания о смерти и сексе, Эрос и Танатос проникают на твой ДР под видом шумных аниматоров. Ребёнку всегда мало внимания от матери и тем более от отца, а навязчивое присутствие бабушек превращается в бесконечный плен.

И вот оказывается, что, пресекая законы физики, можно летать, превращаться, обладать необладаемым, и если дела пошли слишком хорошо, то контролировать даже часть суши.

Георгий Гурджиев – самый изобретательный и менее зловещий из всех великих мистиков (по сравнению с Кроули и Блаватской) – имел партнёрские отношения со Сталиным. Тот самый «марксистский кружок», из-за которого Сталина выгнали из семинарии (почти как Сергея Шнурова смайл), был кружком Гурджиева. «Если ты, Коба, хочешь быть вождём, ты должен изменить дату своего рождения». Коба так и поступил, переписал и переобулся, как сказано. И даже не обижался на то, что Гурджиев консультировал впоследствии рейхсканцелярию и даже рекомендовал главный брендовый нацистский знак. Гурджиев был настоящим модернистом, который создавал миксы из того, «что работает». Самое удивительное, что называл себя «учителем танцев» – частью его практики был танец суфийских дервишей.

Главный внебрачный ребёнок мистицизма – изменёнка. Моя первая изменёнка была связана с неугомонной деятельностью бабушки, которая Гурджиеву не уступала точно.

Во-первых, бабушка была жительницей юго-востока Украины, а это значит, что она говорила на смеси русского и украинского и еще двух их же (зеркальных) деформированных версиях. В совокупности это звучало приблизительно так: «Максимочка, як пойдешь по морожена, прими сдачу с питисяти копеек». Раз в две недели мы ездили на кладбище к деду, и мне, пятилетнему мальчику, приходилось участвовать в диалоге с миром мёртвых. Бабушка плакала, вытирала платком портрет дедушки и целовала его фотографию, где он, как Джоконда, то ли улыбался, то ли нет. Дома на столе у зелёной лампы стоял такой же портрет, что делало деда вездесущим. А раз в году мы ездили на Капустяное кладбище города Запорожья, на заросшую полузаброшенную могилу одного 14-летнего мальчика. Это была могила Игоря – сына бабушки от первого брака, который утонул в Днепре сразу после войны. Утонул он в одной из воронок, которых после бомбардировки было много, в том числе и на дне реки. Мне казалось впоследствии, что душа этого мальчика вселилась в меня, как душа индейца вселилась в маленького Джима Моррисона. Рисунки Игоря до сих пор хранит мой отец. Там нарисовано все, что рисуют мальчики, – танки и самолёты. Детский рисунок «про войнушку» времен войны смотрится особо убедительно.

Когда у меня были остаточные явления коклюша, соседки из бабушкиного подъезда опасно подговаривали бабушку лечить меня уринотерапией напополам с сахаром. Годами позже я узнал о том, что шаманы и вожди племён северных народов во время проведения обрядовых мероприятий употребляли галлюциногенные грибы. Простым смертным грибов не хватало, поэтому их угощали мочой шаманов и вождей, так как вещество, вызывающее глюки, выводилось из организма через мочу.

На чердаке дома, где живут мои родители, осталось много бабушкиных вещей. Штофики середины 30-х, русалочка из Алупки в кичовой лепнине, ещё пахнущие салфетки из макраме – запахи живут долго, пепельница с барельефами котят – котаны продавались и в ту пору на ура.

Я часто фантазирую, как я с любовью и чувством вкуса всё это красиво оформлю в рамочки. Как на видном месте расположу транзисторный радиоприёмник «Спорт-2», по которому я услышал песни Бутусова и Цоя. Но не могу. Вот только сервант восстановил, который возвышается, как Биг-Бен, посреди кухни. В нем живёт вечный неистребимый аромат ванили. Воспоминание детства как тотальный объект, как сумма старых бабушкиных вещей не желает быть детализировано и расставлено по полочкам. Чудовищный Хронос ходит вокруг и норовит все обмочить и поджечь. Пошёл прочь.