– А если чужие?
– перебил Каменцев с натянутым смешком.

– А - по хрену!
– легкомысленно отмахнулся Геннадий.
– Если данные с реальным лицом совпадают... возраст, прописка... Ну компьютер-то - он дурак ведь... Тэк-с!
– Призадумался, моргая глазами.
– Так о чем я? А-а! Штука зеленых в качестве аванса, понял? Через три дня получишь документ. А завтра встречаемся в это же время. Но без денег дела не будет, предупреждаю. Никаких там отверток...

Каменцев рассеянно кивнул.

– О, вспомнил!
– Геннадий со значением ткнул пальцем в сторону метрополитеновского потолка.
– Так вы же на одной и той же посудине вместе с Вовкой Крохиным поплывете! С заходом на неделю в порт Элизабет. Это в Нью-Джерси... Он разве тебе не говорил?

– Он, наверное, думал, что речь пойдет о самолете, - ответил Каменцев, думая, что в плавании обязательно выберет момент для того, чтобы с душой начистить морду Вовы, подставившего его под стальную пяту мафии.

– Судно научное, год на ремонте стояло, - продолжал Геннадий. "Академик Скрябин". С набором команды сейчас идет чехарда, все поувольнялись, набираем новых... Что очень и очень в жилу, между прочим! Подумаю, как тебя на него протолкнуть. Но учти, если вариант выгорает, с тебя еще пятьсот монет, потому что доставка тачки в этом случае бесплатной выходит...

– Давай с этим довеском разберемся по конечному результату, - с убедительной интонацией в голосе предложил Каменцев.

– Ну, гляди не обмани... Корабль в Питере лично встречу, понял? А с таможней у меня там завязки...

– Если я привожу в Питер машину, - произнес Каменцев абсолютно искренне, с нажимом отделяя слово от слова, - то ты получаешь не пятьсот долларов, а тысячу. Причем говорю тебе это нисколько об этой тысяче не сожалея!

СЕНЧУК

Домашний телефон Севастьянова был плотно, без пауз занят - видимо, произошла неполадка на линии.

Связавшись с Крохиным и взяв у него командировочные, вечером Сенчук уже привычно покатил в Питер, где вновь остановился у родственника жены.

Позвонив в порт, выяснил, что таможенный чиновник пребывает дома, отдыхая после суточного дежурства.

Купив бутылку водки, плоскую стеклянную фляжку с коньяком, огурцы и колбасу, Сенчук направился по адресу, каким снабдил его Крохин, получивший необходимые данные наверняка неправедными усилиями мафии, опекавшей аферу.

Лифт в старом доме не работал, и Сенчуку, чертыхаясь, пришлось подниматься пешком по длиннющей лестнице на шестой этаж.

Позвонил в квартиру.

Дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась.

– Здравствуйте, - выдохнул он в образовавшуюся щель, различая в темной прихожей дородное женское лицо, химическую завивку и старомодные, с позолоченной перекладинкой-оправой очки, придававшие устремленному на него взору настороженную строгость.

Сквозь щелку дама подозрительно оглядела визитера, который отступил на шаг и снял шляпу, чтобы показать ей свою лысину. Этому фокусу его научил один знакомый комитетский опер, уверявший, что, отступая на шаг, внушаешь людям доверие, а Сенчуку думалось, что вид его лысины внушит доверия еще больше.

– Я к Севастьянову, - доложил Сенчук.

– А...

Дверь закрылась, цепочка звякнула, а затем дверь раскрылась вновь.

– Идите за мной, - сказала дама, направляясь в глубь квартиры каким-то длинным коридором с многочисленными дверьми - жилище, судя по всему, было коммунальным.

Стукнув в одну из дверей - двухстворчатую, в потеках облупившегося мебельного лака, крикнула:

– Лида, к вам!

На ее зов выглянула одетая в застиранный халат женщина - молодая, но уже непоправимо расплывшаяся. Темные волосы в беспорядке свисали вокруг ее бледного лица - усталого, но удивительно красивого, с тонкими, как на старинной камее, чертами.

– Я к Севастьянову, - повторно доложил Сенчук.

– Папа спит...

– Вот как? Тогда, может, я зайду попозже?

– Нет-нет, входите, я его разбужу...

Они прошли в просторную комнату, где на диване и в креслах валялось множество детской одежды - явно только после стирки и сушки. Дети, по всей видимости, ныне пребывали кто в школе, кто в яслях.

– Присаживайтесь.
– Она кивнула ему на стул, стоящий возле круглого обеденного стола, покрытого клеенкой, где, среди кофейных луж и крошек, стояла не убранная с утра посуда; крошки попали даже в масло, лежавшее на чайном блюдце, и облепили его, как мухи.
– Простите, здесь такой беспорядок, произнесла она смущенно.

– Я знаю, что значит вести хозяйство, когда в доме много детей, - сказал Сенчук.
– По-моему, матери семейства все простительно.
– Он засмеялся, и она ответила ему вымученной, но благодарной улыбкой.

– Мама в больнице, - пояснила виновато, - и отец пока переселился к нам.

– Кого там еще принесло?
– раздался заспанный голос, и в комнату, одетый в драную майку и шелковые пижамные брюки, вошел, выставив вперед тугое пузо, мордастый всклокоченный Севастьянов. Брылья его небритых щек свисали бульдожьими складками.
– О!
– изумленно уставился на Сенчука.
– Жора! Надо ж...