Шрифт:
— Неважно, — сказал Ченг Ят.
— Что значит — неважно? Я хочу увидеть твою долю.
Ченг Ят посмотрел на казначея и пожал плечами. Тот выхватил из кучи три мешочка и бросил их передо мной:
— Заработок капитана.
Я взвесила один из мешочков в руке.
— Это все?
Ченг Ят хмыкнул и продолжил распихивать слитки по мешочкам.
Я подошла к казначею и, подражая последнему члену экипажа, протянула руку:
— Дайте мне мою долю.
Глаза казначея едва не прожгли дыру в толстенной книге. Он выкрикнул следующее имя в списке, но я снова протянула руку:
— Хочу свою долю. Я ведь работала наравне с мужчинами.
— Госпожа Ченг, прошу вас…
— Сядь, жена, — приказал Ченг Ят.
— А как насчет других женщин? Все усердно работают на этом корабле.
Ченг Ят сдержал свой гнев и пояснил:
— Мы платим только незамужним женщинам.
— Тогда я буду считаться незамужней, пока мне не заплатят. — Я сжала губы, чтобы показать серьезность намерений.
— Я только что отдал тебе свою долю. Разве этого недостаточно? Или тебе нужен весь корабль? А теперь помолчи.
— Не могу поверить, что капитан получает всего лишь…
— Я сказал, молчи!
— Но тебе не кажется?..
Меня прервал яростный стук в дверь.
— Вели им подождать, — потребовала я. — Нам нужно поговорить…
Стук стал более настойчивым. Дверь отворилась раньше, чем казначей успел до нее дойти. Незнакомый запыхавшийся матрос сунул в каюту мокрую голову.
— Извините, капитан. Я… оттуда. — Он глубоко вздохнул и ткнул в сторону. — Капитан Ченг Чхат вызывает вас. Быстрее!
Ченг Ят выронил мешочек, который заполнял.
— Что случилось?
— Ченг… — Матрос осекся, взглянув на казначея, потом на меня. — Можно при них?
— Говори!
Матрос понизил голос до громкого шепота.
— Чхан Тхим-поу сдался!
Конечно, Ченг Ят не пригласил меня присоединиться к нему, когда отправился на корабль двоюродного брата, да я и не просила — и не только из-за дождя и грозы. Мне не хотелось слышать новости.
Никто на борту не знал, что конкретно произошло, но я боялась нового поворота событий, Чхан Тхим-поу привел нас в Айнам. Пусть на самом деле он нас не вел, поскольку так и не появился, но без него пираты разбежались бы, как муравьи. Я смотрела, как красивая чужая жизнь, которую я уже нарисовала в воображении, навсегда смывается безжалостными дождями.
Молнии и ливни не стихали еще два дня. Я не винила Ченг Ята за то, что он не вернулся: выйти на улицу хоть на мгновение было бы все равно что попасть под обстрел жгучей мокрой картечью.
К третьему дню я уже изводила себя вопросами. Пора бы мужу вернуться. Мне хотелось знать, уплывем ли мы отсюда. Может, вернемся в Тунгхой? Тогда жена Ченг Чхата исполнит свое желание и мы присоединимся к ним на Тайюсане.
Я только что заменила фитиль в лампе, когда грохот, который я сначала приняла за гром, превратился в тяжелые шаги по трапу.
Дверь распахнулась.
Ченг Ят ворвался в каюту, оставив после себя лужи воды, промчался мимо меня прямо к сундуку и резко отодвинул его от стены. Он просунул руку за сундук, затем развернулся, не поднимаясь с колен и тяжело дыша, как зверь. В слабом свете лампы его лицо потемнело почти до черноты, глаза покраснели, хотя я не чувствовала, чтобы от него разило алкоголем. Он выхватил мамины тапочки из угла и вытряхнул их, прежде чем швырнуть об стену.
— Где? — Он схватил мой халат с пола, вывернул карманы, а потом кинул мне. — Где, черт побери?
Я поняла, что меня предали. Стараясь быть незаметной, я развернула ногу в сторону кровати, но Ченг Ят все понял. Его глаза устремились в нужном направлении.
Я купила подушку еще в Тунгхое — пальмовые листья на жестком деревянном каркасе. Мы с ним прыгнули одновременно. Подушка затрещала, но выдержала мой вес, когда я упала сверху первой. Ченг Ят уперся мне коленом в поясницу, выкрутив руку за спину, пока я не перекатилась на бок, сжимая подушку свободной рукой. Он взревел и выдернул подушку.
Он быстро обнаружил потайной карман, который я пришила с одной стороны. Сунув руку внутрь, муж вытащил бумажный пакет и разорвал его. Ветки, листья, кора и порошки разлетелись по каюте, разбросанные ветром, ворвавшимся в открытую дверь.
Ченг Ят вытаскивал один пакетик со снадобьями за другим и швырял их за дверь, где ветер разрывал их, рассеивая содержимое в дождливую ночь. Наконец муж схватил пучок сухих листьев лотоса, откусил кусочек, прожевал и выплюнул коричневую кашицу на порог.