Облака закрыли лунное царство Сёнг О. Я чувствовала приближение дождя, но мне было плевать.

Умереть или быть живым мертвецом. Рабыня мусульманина или наложница морского разбойника. Даже если россказни Ченг Ята были неправдой, какая жизнь ждала меня за пределами этой палубы? Придется снова продавать себя и жить в грязи? Вернуться на цветочную лодку или, может, стать певичкой? Что это за свобода такая?

Может, я вообще неправильно понимаю слово «свобода». Может, свобода без границ — это ловушка. Даже сороки, которые вольны лететь куда угодно, после заката возвращаются на одно и то же дерево. Может, свобода требует границ, забора, крыши. Ограничений пределами корабля. Ограничений обществом бандитов.

Я ощущала свободу, плескаясь в воде, но что потом? Я снова представила свирепый гнев тхаумука, а затем злорадное выражение его лица, словно он победил соперника.

Я села и схватилась за грудь, сердце пульсировало в горле.

Если тхаумук видит во мне угрозу, своего рода соперницу, йё значит ли это, что у меня есть шанс стать именно такой, что я наблюдательна, умна и достойна уважения?!

Ага! Я могу стать настоящей угрозой, серьезным противником, если только пошевелить мозгами. Вместо того, чтобы нести наказание за каждое движение, я кое-что могу урвать для себя в этой короткой и жестокой жизни.

Капли падали на лицо, превращаясь в ласковый беспрерывный дождь, но я больше волновалась о тапочках моей матери, чем о себе. Спеша вниз по лестнице, я чувствовала головокружение от только что обретенной роли. Буду разыгрывать из себя ту жену, о которой мечтает капитан, а сама просочусь во все щели этого стада падальщиков, да так, что они не смогут от меня избавиться при всем желании.

Для начала надо было занять законное место, вышвырнув маленькую шлюху.

Я подергала ручку каюты, но она была заперта изнутри. Я колотила по двери и ждала, колотила и ждала, но стоны не затихали. Тогда я принялась бить по двери ногами и снова кулаком.

— Впусти жену!

Наконец внутри послышалось какое-то шебуршание и кто-то прошаркал по полу. Бряцнул засов, и дверь со скрипом открылась.

Где-то в темноте Ченг Ят откашлялся, а юный Чёнг Поучай, голый и потный, смотрел на меня сияющими глазами, словно кот, набивший брюхо птицами.

— Рулевых вниз!

Восемь или девять изнурительных дней мы торчали в лагуне, и только потом Ченг Ят отдал приказ отплыть. Мы присоединялись к восьми кораблям By Сэк-йи, направлявшимся на юго-запад к базе адмирала в Лойтяу как раз к Празднику середины осени.

В то утро, когда мы покинули лагуну, казалось, приподнялась пелена тумана. Свежий ветер дул в лицо, открытое море волновалось, земля снова пришла в движение — все это будоражило кровь, как глоток крепкого вина. Команда, от которой я держалась теперь на расстоянии, относилась ко мне с настороженной почтительностью, ведь я все еще была на борту и осталась в живых даже после бунта и стычки с Ченг Ятом. Раньше они не понимали, как со мной обходиться, и почти боялись обращаться ко мне по имени. Теперь же меня называли Сэк А-че [37] , когда хотели снискать расположение, а когда требовалась услуга, именовали женой капитана, хотя я все еще шарахалась, услышав этот титул. Лишь немногие заслужили право звать меня по имени Йёнг — только мой ближний круг, половина которого составляла орудийный расчет.

Ястреб в течение долгих дней плавания занимал меня рассказами про мушкеты, патронники, бойки, полки в фитильном оружии и порох. Я с головой погрузилась в обучение, несмотря на испачканные жиром пальцы и постоянную ломоту в руках. В первый раз самостоятельно разобрав и собрав кремневое ружье, я смахнула слезы не только от похвалы моих товарищей, но и оттого, что освоила навык, для которого не требовалось лежать на спине, и почувствовала себя полезной. Единственным человеком, которого я не хотела видеть, был Чёнг Поу-чяй, который, казалось, появлялся в трех местах одновременно, как плут из кукольного театра.

Несколько минут назад он вышел из туалета как раз перед тем, как я туда вошла, и вот уже балансировал на одной ноге на планшире, бросая рыбьи кишки птицам.

Я столько раз слышала историю о похищении Чёнг Поу-чяя — от A-и, других женщин, кока, — что она превратилась в легенду. Мальчик с отцом ловили рыбу далеко от берега на маленькой лодке, когда пираты схватили их. Ченг Яту с первого взгляда понравился красивый пятнадцатилетний парнишка в фиолетовой повязке, который не оказал никакого сопротивления на пути в каюту капитана. Вряд ли это можно считать сюжетом для эпического повествования. О том, что случилось с отцом, история умалчивала.

Устав кормить птиц рыбными потрохами, Поу-чяй принимался приплясывать наверху, распевая песни, посвященные морским и небесным божествам. Как в подобных обстоятельствах можно было испытывать такую радость? Я еще понимаю — петь, чтобы отвлечься от скуки и тоски; я тоже обещала себе справиться с невыносимостью собственного положения. Но исполнять песни духам, вознося радостную благодарность?

Если Ченг Ят восхищался характером своего любовника, я не могла его винить. Но зачем тогда капитану я? Ответ очевиден: жизнерадостный парнишка не мог родить Ченг Яту наследника.