Он легко поднялся на ноги, тряхнув безупречно-черной гривой волос. И на гладком лице — ни морщины. Но ему же не меньше пятидесяти!

Кому он приносит жертвы, чтобы сохранить молодость?! Неужели правда — все Мэндские легенды?! Почему Элен прохлопала глупыми ушами, чей завтра праздник?

В крепкой руке сверкнул кинжал. Сколько крови помнит это лезвие?

— Я жду.

3

Монастырь долго не продержится. Не для того его строили.

Ох, знали бы монахини, когда насильно постригали юную Анж. Для ее же блага, только для него! А она бессильно клялась любой ценой вырваться на волю. И отомстить за всё.

Сейчас дядя точно отомстит. Всем. Мало не выйдет никому.

Слишком светло. Нужно продержаться до темноты, но аббатство столько не устоит. Не рухнет, так сдастся. Арсенииты — не воины. А уж арсениитки…

Слишком много солдат. И у них — королевский приказ.

А в отцовском доме они уже побывали. Сами хвалятся — слышно в приоткрытое окно.

Если Анжелика не сохранит свободу — родных уже не спасти.

А Иза и ее возлюбленный всё еще заперты в своем подземелье. До самой ночи. Мэндский мерзавец знал, что делает.

Когда-то Анжелика жила в родном доме и любила кузена Алессандро. Он представлялся ей не только лучшим другом, но и прекрасным принцем из сказки об Алых Крыльях.

Юная Анж много ночей подряд чертила эти крылья по книге художника, погибшего лет за триста до ее рождения. И совсем забыла, что Крылья по легенде должен изготовить влюбленный принц. Это его роль — прилететь на них за своей принцессой. Еще там была добрая фея, но с ними в жизни как-то не получается.

Вместо нее у Анж древний художник — гений или безумец. Тот, кто ушел в Светлый Ирий давным-давно. А может, даже улетел. Легенда загадочно умалчивает.

— Мать-настоятельница! Откройте! Слышите?

Мать. Мать никогда не бросит детей. Но их могут и пощадить. А вот ее — уже нет.

И монастырь никогда не был ее личным выбором.

Вот и потайная дверь. Через старый шкаф. Обнаружена давным-давно.

Потому Анжелика и выбрала эту келью. Были ведь и удобнее. Но бывшая пленница так любила порой выбрести ночью на крышу.

Темная лестница на пыльный чердак, еще более узкая — на широкую крышу. Под клонящееся к закату солнце. Слишком медленно.

Всё, дальше бежать некуда.

Прощайте, любимые книги и чертежи. И как же далеко еще спасительные сумерки! И свободная Иза.

Зато рукотворные крылья — вот они. Не алые, а черные. Цветов многоликой Мэндской ночи. Других здесь просто не найти. Не родной дом.

В монастыре ведь не любовь, а вечный траур.

Но здесь тоже можно не спать ночами. И мать-настоятельница живет в келье одна. Хоть какая-то привилегия. Из тех, что и впрямь необходимы.

Как легко продеть руки в раму. Под свист вольного ветра. Под собственное бешено колотящееся сердце.

Решилась бы она вот так рискнуть жизнью — если бы не крайняя необходимость?

Иза вот так же в пятнадцать лет шагнула во тьму. Неужели Анжелика теперь струсит в двадцать три?

Сестра была права — когда твердила, что может не успеть спасти ее. Значит — теперь спасайся сама.

Смерть или свобода. Чтобы помочь хоть кому-то — нужно выжить самой. А для этого — рискнуть. Всем. Теряешь-то тоже — всё.

И еще легче оказалось шагнуть в пропасть. В ледяные объятия ветра… Взлететь. Не вверх, так вниз.

Внизу — каменные плиты. Упадешь — разобьешься насмерть. Тоже свобода. Не хуже участи, уготованной убийцей невезучего Алессандро. В грядущую ночь Великой Мерзости, чтоб ей!

Ветер качнул Анж, весело надул черные тряпки…

И понес ее прочь. Медленно набирая высоту. Оставляя башенки монастыря внизу. И любимую привычную крышу. Самую любимую — в нелюбимом месте.

Анж и впрямь летит! Потому что на раме не «тряпки», а и впрямь — крылья. Художник не солгал и не ошибся!

И пронзительно заныли мышцы рук. Тренировала их, тренировала, но для такого — недостаточно.

Беглянка летит. Ввысь и прочь. Под яростные крики солдатни. Под вопли: «Ведьма!»

Конечно, ведьма. Не монахиня же, в самом деле. Они не летают. И уж тем более — не мастерят сами крылья.

Повезло, что ветер обвил юбки вокруг ног. Мог ведь и задрать. На радость солдатне внизу.

Под их бессильные вопли.

И под одиночные — уже не бессильные! — выстрелы. Быстро же они опомнились.