Дэнни не умер. Дэнни не был ношей. Он был запутавшимся и испуганным мальчиком, сидящим теперь в сером коридоре государственного учреждения с решетками на окнах. Ребенок в состоянии шока, сказали врачи, когда Шеп и Сэнди попытались навестить его утром. Сжался в комочек, обхватил руками колени, как будто так утомился от жизни, что уже хотел бы вернуться в лоно матери.

Повидаться с ним им не позволили. Нет, нельзя. Ему нужно дать время. Пусть выспится. Может быть, завтра.

Сэнди не хотела уходить. Не хотела возвращаться в дом, волшебным образом производивший запеканки, к матери, выпекавшей один пирог за другим, как будто должным образом завернувшаяся корочка и есть секрет к управлению жизнью. И вот теперь она не желала ни одной лишней минуты оставаться со священником, который когда-то объявил их с Шепом мужем и женой, а теперь смотрел на них с тем торжественным состраданием, которое приберегалось обычно для прокаженных. Она не хотела и не могла смотреть на свой гараж, на котором кто-то написал красной, с потеками, краской страшное слово Детоубийца.

Дэнни не был хладнокровным убийцей. Он был ребенком. Он был ее ребенком, и она хотела вернуть свою семью! Она хотела быть матерью-воительницей, защищающей детей от драконов.

Но где они, драконы? Какого из них требуется поразить? Этого ей никто не говорил. Никто не говорил, что такоеслучилось вчера, что превратило ее восьмилетнюю дочь в немого призрака, а ее тринадцатилетнего сына — в убийцу.

Теперь в кухне с ними разговаривал адвокат, Эвери Джонсон. Они только что вернулись с предварительных слушаний, шокировавших Сэнди неформальностью процедур. Зал заседания — с голыми белыми стенами и выстланным линолеумом полом — напоминал классную комнату в средней школе. Судья в темной мантии, явно удивленный присутствием двух адвокатов в костюмах, приветствовал их такой фразой: «А вы, парни, похоже, нечасто здесь бываете, а?»

И вот в этой простенькой донельзя комнате, в неформальной донельзя обстановке окружной прокурор Чарльз Родригес — человек, с которым Шеп несколько лет работал бок о бок, человек, которого Сэнди много-много раз приглашала домой на обед, — подал прошение о передаче дела под юрисдикцию взрослого суда, учитывая «гнусный характер преступлений Дэниела О'Грейди против общества».

Он выдвинул против их сына пять обвинений в убийстве при отягчающих обстоятельствах — одно за первую жертву и по два за вторую и третью. В случае признания виновным во взрослом суде Дэнни мог получить пять последовательных приговоров, каждый от тридцати лет до пожизненного. Вечером его передали на попечение округа. И домой он уже не вернется.

И теперь Сэнди не могла избавиться от мысли, что Дэнни умер.

— Давайте посмотрим и на светлую сторону, — говорил Эвери Джонсон. — Дэнни тринадцать лет. Статистика на его стороне.

— Статистика? — слабым голосом спросила Сэнди, ковыряя кусок свежеиспеченного яблочного пирога.

Десять минут назад ее мать подала пирог с ведерком ванильного мороженого. Мороженое таяло, растекаясь маленькими ручейками, и Сэнди останавливала их, выстраивая плотины из кусочков пирога. Потом Шеп забрал у нее тарелку и съел пирог сам. В кризисные моменты аппетит у него всегда обострялся, а вот у нее — пропадал полностью.

— На предстоящем слушании, — продолжал Эвери, — мы должны делать упор на то, что наилучшим образом отвечает интересам как ребенка, так и общества. В принципе слушание фокусирует внимание на двух ключевых аспектах личности Дэнни: не слишком ли рискованно оставлять его в рамках ювенальной системы и подлежит ли он реабилитации. Окружной прокурор будет, естественно, доказывать, что Дэнни — опасный преступник, действия которого не дают оснований надеяться на исправление, а потому его дело должно быть выведено из-под юрисдикции ювенального суда. Судье следует передать обвиняемого во взрослый суд, который располагает средствами и возможностями разобраться с закоренелым преступником. Наша задача в том, чтобы доказать обратное, и хорошая новость — та, что статистика в нашу пользу. Большинство детей, совершивших насильственное преступление, не склонны к правонарушениям во взрослом возрасте. Далее — и мы должны указать на это, — исследования показывают, что при содержании ребенка со взрослыми шанс рецидива повышается, а при содержании со сверстниками — понижается. Таким образом, в интересах штата оставить Дэнни под юрисдикцией ювенальной системы, где он может исправиться и начать с чистого листа в двадцать пять лет как полезный член общества.

— Вы исходите из того, что Дэнни виновен, — оборвала его Сэнди. — Почему вы считаете, что мой сын виновен?

Эвери, пожилой мужчина в очках и дорогом костюме, сдержанно улыбнулся. Расправившись в несколько минут с предложенным пирогом, он аккуратно промокнул верхнюю губу бумажной салфеткой. Сэнди так и не решила, нравится он ей или нет. Адвокат казался ей слишком напыщенным, слишком богатым, слишком успешным, на ее вкус. Но Шеп проникся к нему симпатией уже давно, когда они только познакомились на каком-то совещании, где Эвери был основным докладчиком. Шеп зашел так далеко, что даже называл его «другом», хотя Сэнди знала, что это не так. Эвери Джонсон вращался в кругах куда более высоких. Жил в роскошном доме на озере Осуиго и вряд ли взялся за их дело просто так, по доброте душевной. Сэнди предполагала, что он берет пятьсот долларов за час и не останавливает счетчик, даже пока ест ее пирог.

Как они расплатятся с ним? Что наплел ему Шеп насчет их финансового положения? Чем соблазнил? Она не знала. Ясно было только одно: муж хотел получить Эвери Джонсона. Джонсон — лучший, и ни о ком другом Шеп и слушать бы не стал. Для сына — только лучшее. Так он понимал отцовский долг. Это бесило Сэнди — и трогало до слез.

— Можете не сомневаться, я не позволю присяжным даже подумать о том, что ваш сын виновен. — Эвери снова ей улыбнулся. — Но сейчас мы имеем дело не с присяжными. Через шесть месяцев мы с Чарльзом Родригесом будем обсуждать будущее Дэнни с судьей Мэтьюзом, пренеприятным, откровенно говоря, старикашкой, который с удовольствием вернул бы в государственную школу телесные наказания. Вот он, скорее всего, думает, что Дэнни виновен. И скорее всего, считает, что его надо повесить. К счастью, на слушании этот вопрос не рассматривается. Сейчас речь идет только о том, какой суд должен заниматься нашим делом. Независимо от того, виновен Дэнни или нет, мне нужно доказать, что в интересах и мальчика, и общества оставить дело под юрисдикцией ювенального суда.

— Потому что, даже если он убийца, есть вероятность какого-то волшебного исцеления по мере взросления?

— Именно так. И в этом нет ничего волшебного. Я всю ночь читал статьи по теме ювенальной преступности. Так вот эксперты называют это феноменом дезистенции. В период от двенадцати до восемнадцати лет у подростков наблюдается пик криминальной активности, совпадающий с гормональным подъемом и эволюционными изменениями, опережающими формирующиеся навыки совладания. Примерно в восемнадцать лет подросток становится взрослым, находит работу и более постоянные отношения. Криминальная активность резко снижается, и даже так называемые «трудные» подростки начинают вести нормальную жизнь.