Матильда моргнула, словно была мыслями где-то далеко.

— Что?

— Вы говорили по-английски, когда я в первый раз очнулся на чердаке. Учили язык в школе?

— Мать обучала. До замужества она работала в школе. Преподавала английский, немецкий, итальянский.

— И вы говорите на всех этих языках?

— Немного по-итальянски. И то почти все забыла.

— А Греттен? — Я вспомнил, как она хлопала глазами, если я переходил на английский.

— Мать умерла раньше, чем Греттен доросла до того, чтобы ее можно было чему-то учить, — отозвалась она. — Ну вот, приехали.

Она зарулила во двор грязного белого здания. Скорее лачуги с притулившейся с одной стороны бензозаправкой и баром с табачной лавкой с другой. Снаружи висела ржавая эмблема пива «Стелла Артуа». Под выцветшим навесом стояло несколько обшарпанных стульев и столиков. Матильда подъехала к колонке. Она казалась спокойной. Но я заметил в открытом вороте ее рубашки, как часто, будто молоточек, у нее на шее дергается жилка. Мне стало ее почему-то жаль.

— Может, зайдем выпьем? — предложил я.

Она взглянула на меня. И на ее лице промелькнула тревожная тень.

— Нет, спасибо. Но мне надо заправиться, так что у вас хватит времени пропустить стаканчик.

Покраснев, я отстегнул ремень безопасности. И когда он скользнул по груди, вспыхнуло воспоминание: такой же ремень в «Ауди», только измазанный в крови. Я поспешно вышел из машины. Позади послышался шум работающей колонки. Опираясь на костыль, я побрел по грязному асфальту к бару.

Внутри царил полумрак, кроме мест у окна и двери. Посетителей немного: трое или четверо мужчин за столиками и еще один старик у стойки. Когда я входил, бармен привычным движением закрыл кран и, прервав янтарную струю, снял с бокала пену деревянной лопаткой. Поставил бокал перед стариком, но тот не оторвался от газеты. На пути к стойке я перехватил пару взглядов и так радовался, что снова оказался среди людей в баре, что едва не совершил непростительный грех — чуть не улыбнулся. Но сдержался и с каменным выражением лица сел на высокий табурет и в ответ на вопросительно вздернутый подбородок бармена сказал:

— Шесть пачек «Кэмела» и пиво.

Бармен, худощавый мужчина лет пятидесяти, чтобы скрыть лысину на макушке, зачесывал редеющие волосы наверх. Глядя, как он держит под углом бокал на ножке, чтобы не слишком поднималась пена, я понял, что чувствовал Джон Миллс в «Трудном пути в Александрию». Самому пришлось поработать в барах, и я оценил мастерство человека за стойкой. Тут же вместе с памятью возникли ненужные ассоциации. Но когда бармен поставил передо мной пиво, я выбросил их из головы.

Бокал был холодным и запотевшим. Я медленно поднес его к губам и сделал глоток. Ледяное, прозрачное пиво чуть-чуть отдавало хмелем. Пришлось себя сдерживать, чтобы не выпить все залпом. Я поставил бокал на стойку и перевел дух.

— Понравилось? — спросил бармен.

— Очень.

— Еще?

Так и подмывало заказать второй бокал, но я не хотел заставлять Матильду ждать. Со своего места я видел в окно фургон, но он закрывал ее от меня.

— Пожалуй, не стоит.

Бармен вытер стойку.

— Далеко едете?

— Нет, остановился здесь поблизости.

— И где же?

Я пожалел, что заговорил с ним, но он выжидательно смотрел на меня.

— На ферме у дороги.

— У семейства Дубрей?

— Нет. Их зовут Арно.

Рука бармена с тряпкой замерла на стойке, и он удивленно уставился на меня. Потом окликнул кого-то за столиком за моей спиной:

— Слышал, Жан-Клод, этот парень остановился на ферме Арно!

Разговоры стихли. Послышался шелест — старик отложил газету и поднял голову. Я оглянулся. Все внимание было приковано к крупному мужчине в пыльном комбинезоне на лямках. Ему было лет сорок, с темной щетиной и черными бровями, образующими над переносицей непрерывную линию. Поставив на стол пиво, он посмотрел на меня, задержал взгляд на моих рыжих волосах, перевязанной ноге и костыле.

— Англичанин? — Голос звучал резко, но не враждебно.

— Угадали.

— Работаете на Арно?

Я постарался как можно равнодушнее пожать плечами.

— Шел мимо и забрел провести время.

— Провести время с его дочерями? — прокомментировали из-за столика.

Это сказал парень в испачканных маслом джинсах и с мерзкой ухмылкой. Его компания прыснула. Но крепкий мужчина с темной щетиной не поддержал их.

— Придержи язык, Дидье.

Смех стих. Я допил пиво, больше не ощущая вкуса. Посмотрел в окно, чтобы узнать, успела ли Матильда заправиться, но не увидел ее.

— Что с вашей ногой? — спросил крепкий мужчина.

— Наступил на гвоздь.

— Большой же был гвоздь!

— Очень.

Бармен подал мне сигареты. Мое лицо пылало, пока я рассовывал пачки по карманам и неловко отсчитывал деньги. Сдачу он швырнул на прилавок, и монеты раскатились по стойке. Пока я собирал их, открылась дверь. Вошла Матильда. В баре повисла тишина, раздавались лишь ее шаги. Она сохранила невозмутимое выражение лица, но шея и щеки горели.

— Примите за топливо.