– Простой русский человек, Сила Богатырев, заставил прикусить язычок ученого профессора, - сказал он не без довольства.

– А как вы думаете, почтеннейший Сила Андреич, наш мир с Наполеоном и особливо, как слышно, впечатление, какое произвел на Государя Императора при свидании этот Бонапарт, не отразится на судьбе достойного ветерана? спросил любезно хозяин, ловко впадая в литературный тон.

– Думаю, что не миновать маленькой опалы ни графу Ростопчину, ни его другу Силе Богатыреву.

– Это очень жаль, поистине жаль, граф. А чем это может выразиться?

– Боюсь, как бы "Мысли" Богатырева не исчезли из обращения.

– Но это невозможно, граф! Они теперь стали "Мыслями" всей матушки России.

– А через несколько лет, уверяю ваше превосходительство, они станут и мыслями нашего обожаемого монарха, - с жаром сказал Ростопчин.

– Вы думаете, граф?

– Я убежден в этом. Корсиканца разлакомили дешевые победы, и он, рано ли, поздно ли, захочет шеломом

Дону испити и... захлебнется. И тогда-то государь оценит Силу Богатырева, ибо его устами говорит весь русский народ.

– Дай-то Бог.

Мерзляков в это время, стоя около своей ученицы, допрашивал ее о том, кто такая эта таинственная "героиня", о которой она упомянула в записке к нему и которую Хомутовы ждут на вечер.

– Это женщина, имя которой прогремело по всей Европе, - уклончиво отвечала девушка.

– Молодая?

– О летах женщин не спрашивают, знайте это, мой ментор.

– Виноват, мой... Телемак*...

Мерзляков хотел, как видно, сказать какой-то любезный эпитет, но не посмел, заикнулся и покраснел, как школьник.

– Может быть, это г-жа Сталь?
– спросил он, несколько оправившись.

– Нет, не угадали.

– Русская? Нет, не может быть! В России, кроме Марфы-посадницы, не было героинь... Кто же она, скажите пожалуйста.

– Женщина, подобной которой еще не было в России.

– Вы шутите...

В это время Хомутов быстро, почти бегом поспешил к входной двери и через несколько секунд вошел в залу, почтительно сопровождая ветхую, согнувшуюся старушку, от которой веяло чем-то отжившим, историческим, скорее - археологически-могильным. На голове у старушки - что-то вроде колпака, из-под которого виднеются жидкие пряди седых, пожелтевших от времени волос, которые видишь, кажется, не на живом человеческом лице, а на сухом, желтом костяке мертвеца. Губы у старушки не держатся, а как-то странно шевелятся, словно жуют одна другую или силятся удержать язык, который вот-вот вывалится из беззубого рта. Ноги ее не идут, не ступают, а словно как и язык мнутся и шамкают по полу. Все на ней старомодно отжитое, забытое. Это бредет прошлый век, давно похороненный. На сухой груди у старушки блестит и искрится огнями бриллиантовая звезда.

– Вот она - героиня, великая женщина, - тихо сказала Хомутова,

Мерзляков пришел в недоумение. Ему казалось, что над ним шутят.

– Что вы, Анна Григорьевна! Помилуйте!

– Я не шучу...

– Кто же она? Из могилы вышла?

– Это княгиня Дашкова, бывший президент академии наук, друг Вольтера, Екатерины...

– А! так вот она! Боже! Что делает время с великими людьми!
– сказал Мерзляков с неподдельной грустью.
– О, жестокое время! И это - красавица Дашкова!

К старушке быстро подошел граф Ростопчин и почтительно поцеловал дрожащую, сухую руку.

– Имею честь целовать руку, которая...
– начал он было.

– Которая только дрожит, - прошамкала старушка с какою-то горькою усмешкою.

– Нет, которая, ваше сиятельство, заставляла усиленно биться старое сердце такого великого поклонника вашего, как фернейский пустынник.

– О, вы, точно этот льстец, говорите, граф... Да и он, Вольтер, давно уж умер... никому уж больше не льстит...

И старушка закашлялась так беспомощно, что у Хо-мутовой, которая приветствовала ее, навернулись слезы.

– Здравствуй, милая Анета... ты все хорошеешь, - обратилась к ней старушка.

– Благодарю вас, княгиня, - сказала девушка застенчиво.

– Благодари, мой друг, природу и молодость. Потом, оглядев ее с головы до ног, старушка как-то

безнадежно, бессильно махнула рукой.

– Не переживай, мой друг, своей красоты, как мы пережили свою славу, - сказала она с горечью.

– О, нет, нет, княгиня! Вы не пережили вашей славы!
– горячо заговорила девушка.
– Ваша слава так ярка...

– Да, может быть, - в прошлом веке... Теперь нас забыли, совсем забыли, - говорила старушка, поникнув головой.
– Тогда на устах всей Европы были другие имена - Вольтер, Руссо, Екатерина Великая, Фридрих Великий, Потемкин, Суворов и... жалкая ныне старушка княгиня Дашкова. А теперь у всех на устах один Наполеон...

– Да Сила Богатырев, ваше сиятельство, - подсказал Козлов, тоже прикладываясь к историческим мощам.