Кристина погрузилась в воспоминания о детстве. Она вспоминала, как Никита, старший брат, всегда был рядом, оберегая её от грубости и шалостей других братьев. Он был её защитником, её другом, её тайной опорой. Он был другим, более чутким и внимательным, чем отец, чем другие братья, более серьезным и собранным. Он выделялся среди них, но и больше всех был похож на отца, после того как вырос. А потом, внезапно, он исчез, оставив Кристину с чувством пустоты и непонимания. Тогда Кристина пыталась узнать, куда он пропал, спрашивая тихим голосом за ужином у отца. На что он только отмахнулся, сказав что отправил его в школу- интернат, как будто бы пытался забыть о том что у него есть ещё один сын. Это вообще не вписывалась в его поведение по отношению к Никите, ведь как только он пришёл к ним домой отец часто повторял с довольной улыбкой, "Ты станешь таким же, как я". Что же заставило его так поступить?

Потом Кристина вспоминала как увидела Никиту в возрасте восемнадцати лет, тогда они тоже не прожили под одной крышей долго. Ей тогда было всего лишь четырнадцать, сначала когда она услышала что Никита вернулся с радостью выбежала его встретить, но потом увидев его, большую мощную фигуру засомневалась, это точно Никита? Тот милый маленький мальчик что любил с ней играть? Потом увидела его холодный взгляд, так изменившийся, так похожий на взгляд отца, тогда она и перестала сомневаться. Это точно был он. И когда Никита незаинтересованным взглядом обведя комнату встретился с её глазами, у маленькой Кристины от страха пробежала дрожь по всему телу, а волосы казалось даже зашевелились. Всё таки отец был прав, в детстве так отличавшийся от всех мужчин дома, своим сочувствием и добротой, он превратился в холодного и циничного мужчину. Из всех вас четверых братьев, неожиданно, Никита больше всего стал похож на отца.

Палата была стандартной: бледно-зелёные стены, выцветшие занавески на единственном окне, пропускавшем тусклый свет уходящего дня. Запах лекарств и дезинфекции слабо, но ощутимо витал в воздухе. На единственной тумбочке стояла почти пустая пластиковая бутылка с водой. Рядом с кроватью на стуле сидел Кирилл, следя за капельницей, вставленной в руку Никиты.

Никита лежал, уставившись в потолок. Сухость во рту была невыносимой, голова раскалывалась. Он чувствовал учащённое, слабое сердцебиение, каждый удар отдавался болью в груди. Капельница напоминала о хрупкости его существования, о том, что жизнь его висит на волоске. Тупая, ноющая боль в груди — след от дефибриллятора. Ещё один.

Мысли кружились, как вихрь. Он вспоминал мать, её многочисленные попытки самоубийства: порезы на руках, попытки утопиться, передозировки таблетками. Что её так мучило, он не знал, но… иногда, в моменты непобедимости, когда эйфория затмевала всё остальное, в его голове возникали те же самые суицидальные мысли. Он отмахивался от них, отвергал соблазн порезать себе запястье, боялся стать таким же, как мать. Но, в итоге… он, вероятно, всё же стал таким.

В университете его боялись, сторонились, сделали изгоем. Тогда и появились первые мысли о собственной ненужности. Тогда же в его жизни появился Кирилл. Кирилл заискивал перед ним, как щенок, словно чувствуя вину за что-то. Это выглядело смешно. Потом была девушка из его потока, обвинившая его в жестокости: «Да кто будет встречаться с таким психопатом, как ты?!» Это тоже показалось ему смешным. И это стало началом его беспорядочной сексуальной жизни. Он был неразборчив, любил много, яростно, страстно. Ему нравилось, когда им восхищаются. Он был прекрасен, восхитителен. Его неразборчивость в сексуальных связях была способом заполнить пустоту внутри себя, подтвердить свою ценность и значимость, получить хоть какое-то признание, хоть какое-то чувство нужности.

Он любил женщин, девушек, всех, кто отвечал ему взаимностью. Это был способ забыться, убежать от мыслей о собственной никчёмности, от воспоминаний о травмах и боли. Он был уверен, что заслуживает любви, заслуживает восхищения. Он заслуживал, чтобы его хотели. В его глазах он был прекрасен, желателен, желанен. Это было его убежище от одиночества и отчаяния, которое, несмотря на всё, всё ещё глубоко таилось в его душе.

Никита, неожиданно для Кирилла, сел на кровати. Он чувствовал себя немного лучше, достаточно, чтобы уйти. Сухость во рту всё ещё оставалась, голова немного кружилась, а ужасная боль в груди немного стихла. Он встал, сбросил больничную рубашку и, с трудом, натянул свою одежду. Кирилл, до этого сидевший молча, вскочил, лицо его исказилось от гнева.

— Что ты делаешь?! Куда ты собрался?! Ты ещё не оправился!

Никита не ответил. У него не было ни малейшего желания отчитываться перед Кириллом о своих действиях. Он просто начал обуваться.

— Никита! Я же просил! Тебе нужен отдых! Тебе нужен… психолог! Я нашёл психолога, хорошего специалиста, друга моей матери, Агапов, помнишь? Ты пойдешь к нему, как пациент! Это не обсуждается! — ещё громче воскликнул Кирилл.

— Делай, что хочешь. А от меня отстань. — Никита хмыкнул, с презрением глядя на Кирилла.

Он взял сумку и направился к двери, оставив Кирилла стоять в полном недоумении и злости. Кирилл опустился на стул, поникший и растерянный. Он вложил столько усилий, столько времени потратил, чтобы помочь Никите, а тот… просто ушёл. Чувство бессилия и обиды накатило с новой силой.

Никита же, добрался до дома. Он направился в комнату, где держал запертой свою кошку Масю. Он вспомнил Жанну, её страх и попытки сбежать. Мася, как и Жанна, всегда стремилась к свободе. И Никите пришлось запереть кошку, чтобы та не сбежала, точно так же, как, он когда-то, чувствовал себя обязанным держать Жанну рядом. Он открыл клетку, взглянул на Масю и почувствовал знакомое чувство вины и бессилия. Та же самая вина, что преследовала его в отношениях с Жанной, теперь переносилась на его кошку. Он опустил руку, протянул её к Масе, но та отшатнулась. Ему показалось, что в её глазах он увидел то же отчаяние, что он увидел в глазах Жанны. И в этот момент Никита понял, насколько глубоко он погрузился в болото собственных проблем, и насколько далеко он зашел в своем саморазрушении.

*****

В своей квартире Жанна чувствовала себя запертой в клетке. Она металась по комнате, касаясь предметов, словно ища спасения в материальном мире от ужаса, который пожирал её изнутри. Страх превратиться в такого же монстра, как Никита, душил её. Она злилась на него, винила за то, что он, словно зараза, проник в её душу и оставил там свой отпечаток. Ей казалось, что он сделал из неё свою копию, забрал её свет и оставил только тень. Одиночество давило — Кристина, единственная, кто поддерживала несмотря не на что, ушла. Жанна отчаянно нуждалась в поддержке, в доказательстве того, что она не монстр.