Несказанно помогла баба Дага. Мы с Тёмой сидели на пляже, рисуя на мокром песке схемы одновременной доставки какой-то очередной нужной хрени в Могилёв из Санкт-Петербурга, Казани, Парижа и Мадрида. Океан заботливо, как по заказу, выкинул нам под ноги какой-то прутик с облезлой корой как раз в тот момент, когда мы вконец отчаялись изобразить схему исключительно иллюзорно и почти полностью перешли на повышенные матерные тона. И тут — такой подарок стихии! Разломав веточку на две части и «зачистив» босыми ногами операционное поле, мы упали на задницы и принялись чертить.

— Вы пока лаялись — понятнее было, — заставил нас вздрогнуть голос старухи. Шелест песка под широкими покрышками её модной колесницы мы предсказуемо пропустили.

— Да вот, каменный цветок не выходит никак, — плюнул прямо в чертёж злой Головин. — Надо грузы привезти к свадьбе, а тут то одно, то другое! А Серёге никак нельзя говорить — весь сюрприз псу под хвост тогда. Все мозги сломали!

— Дай телефон, Тёма, — спокойно протянула в его сторону ладонь старая Ворона, — только номер набери, я на этих ваших гладких экранах не могу.

Она продиктовала цифры, не забыв про «плюс» и код Беларуси. Он, судя по лицу, послушал первый гудок, кивнул и вложил смарт ей в руку.

— Андрусь, здравствуй. Это я, — произнесла она в трубку. И в трёх словах обрисовала задачу, которую мы мусолили, разбавляя солёными военно-морскими выражениями, уже полчаса.

— Я трубку передаю Артёму Головину, он по этим вопросам будет с тобой работать. Смотри, Андрусь, не подведи — внучкину свадьбу готовим, ошибаться нельзя никак, — вроде бы мягко закончила она, возвращая аппарат Тёме. Но что-то было такое в её голосе, что допускать ошибки расхотелось даже мне.

Друг принял телефон и тут же пошёл вдоль берега, глядя на океанскую гладь, отвечая на какие-то вопросы собеседника: чётко, ёмко, по-военному, как отлично умел.

— Андрей у Витольда логистику курировал, — пояснила Дагмара на мой невысказанный, но, видимо, излишне явно висевший в воздухе вопрос. — Всякую. Он как-то на спор в наш зоосад слона привёз. Вчистую сделал, со всеми бумагами и прививками, настоящего, живого и здорового. Пришлось за один день вольер там ему городить утеплённый — по весне дело было, холодно, жалко скотинку, — в голосе проскочила трогательная забота, будто она прямо сейчас видела до крайности изумлённое животное, попавшее из саванны в снежный край лесов и болот.

— Спасибо, баба Дага, — только и смог сказать я.

— Так не на чем, Дима. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Да и то, получается, не для тебя, а для внучки своей. Сперва всё пыталась понять, какой тебе резон и профит в той свадьбе. А потом поняла. Никакого. Но для друзей и родных ты ни сил, ни времени, ни денег не то, что не пожалеешь — даже считать не станешь.

— Не стану. Меня Серёга за это ругает постоянно, — согласно кивнул я.

— Серёжа за это тебя уважает так, как никого, наверное, — неожиданно ответила Ворона. — Он, почитай, только о тебе и говорит: «Дима то, Дима сё». И подвести тебя боится. Только ему не говори.

— Не скажу, конечно, — я опять сперва молча кивнул, а потом вспомнил, что она не увидела этого.

— Они как-то с Тёмой разговаривали, тихо, но у меня слух-то, как и нюх, хорошие. Мне фраза понравилась, что ты, может, и талант во всякую странь вляпываться, но не подлый, не жадный, не трус и не предатель. Головин сказал — вообще таких штук семь за всю жизнь встречал, но осталось, почитай, трое. А Серёжка признался, что было у него искушение как-то там что-то с документами нахимичить, ты б не понял никогда ничего, и не догадался даже. Но я, говорит, вдруг как будто физическое отвращение к самой этой мысли почувствовал. Так что повезло тебе с друзьями, Дима. Сам честь по чести живешь, и люди тебя такие же окружают.

— Спасибо за науку, баба Дага, — помолчав, ответил я. — Раз довели Боги с хорошими людьми рука об руку идти — значит, так тому и быть, спасибо им. И тем, кто идёт, и тем, кто их мне посылает по дороге. А свадьба будет такая, какой сроду не бывало, это я тебе обещаю!

Головин ругался так, что на лимоне дрожали листья:

— Да ты спятил что ли вконец?! Этой хреновине, как я понял, цены нет, а ты решил её просто так отдать?! Задарма! Там сколько ни дай — мало будет, а ты вообще за так?!

— Не ори, а? Неправильно ты считаешь. Криво. Сам же сказал: сколько ни дай — будет мало. Значит, надо менять. На что-то сопоставимое. Хотя бы примерно, плюс-минус два лаптя. Вот я и меняю.

— Объясни тогда, умный ты наш и до боли оригинальный, на какие такие сопоставимые вещи ты собрался менять ценность, за которую все музейщики мира друг другу бороды вырвут и съедят? — язвительно попросил он.

— Сколько стоит счастье, Тём? А восторг? А детские улыбки, тем более на лицах у взрослых? — поднял я глаза на него.