Домой мы шли почти как обычно, только Аня не ехала у меня на плечах, а крепко держала за руку, семеня рядом. С другой стороны шагал сын. И я знал, что при необходимости смогу на него опереться. Это было новое для меня, но непередаваемое по силе ощущение. Надя держала дочку за другую руку, время от времени одергивая, чтобы та не бежала слишком быстро — папе трудно быстро идти. С одной стороны, чувствовать себя старой хромой развалиной было не очень приятно. А с другой — очень. Потому что меня окружали самые любимые и близкие люди, и я был полностью уверен в том, что эти не бросят. Расчувствовался, в общем, под вечер.

Утро началось не с завтрака. И даже не с зарядки — какая тут к псам зарядка, когда весь Дима болел так, будто вчера разгрузил три КАМАЗа, а под четвертый попал. Мы с Надей сидели на крылечке, что выходило на задний дворик, где она накрыла шикарный стол к нашему триумфальному возвращению из Могилёва, и где до сих пор, кажется, таились в ветвях голоса, певшие тогда такие пронзительные песни. Ну, или это просто расшатанные за вчерашний день чувства давали о себе знать таким странным образом. В руках у Нади был пузырёк с йодом, уже второй, и она заботливо наносила мне ту самую сеточку, в которой сама уверена не была. Я же в чудодейственности этой методики сомнений не испытывал. По моему твёрдому убеждению, вылечить ей можно было практически всё, включая гангрену, если начать вовремя и повторять дважды в день не меньше недели. Но вид у меня, конечно, был — так себе.

— В морской бой собираетесь играть? Гэ-два! — раздался из-под деревьев хриплый голос Головина. Как он проскочил через калитку, которая не скрипнула, интересно? Хотя, этот мог и похлеще, конечно.

— Хватит с вас боёв и сражений, вояки, — проворчала Надя, заканчивая с каким-то особо крупным синяком на спине. Его она штриховала уже долго, периодически ругаясь сквозь зубы словами, которые я не всегда ожидал от неё услышать.

— Это точно, Надь. Истину глаголешь! А у вас пива нет? — вовсе без паузы спросил Артём, состроив давешнюю рожицу кота из «Шрека».

— А тебе не будет ли? — поинтересовалась у него моя жена, откладывая ватную палочку. Если я не ошибался, надвигался скандал. Насчёт шляпки — не поручусь, но вот салат и скандал она точно была способна оформить из ничего, а тут — такой повод сам пришёл.

— Не, Надь, я ж не запойный какой! Просто Ланевские вообще не по этим делам, а Бадька не подумала. Предложила мне кумыса какого-то и чаю с маслом — чуть всё не испортила вовсе, — судя по лицу Головина, которое при этих неоднозначных воспоминаниях едва не слилось цветом с буйной зеленью вокруг — были все шансы.

— А брат твой где? У него бы и похмелялся! — расходилась Надежда.

— А вот он как раз такой, — враз посмурнел Артём. А жена спохватилась, поняв, что ударила по больному, как меня вчера. — Ему Иваныч дал увал на неделю, иногда делает так. Не, вы не думайте, Федька не алкаш! Просто надо же хоть иногда как-то расслабляться человеку? Экстремальных видов спорта и отдыха ему и на работе за глаза хватает, вещества он не приемлет категорически. Остается старое-доброе «забухать». Четыре дня керосинит, но на пятый всегда возвращается, как Феникс. Или Калтыгин из «Диверсантов»: соки, воды, рассол, баня, диета. В общем, через неделю — как ничего и не было.

Сцену с Владиславом Галкиным в роли командира разведвзвода в том сериале я помнил прекрасно. Блестяще сыграно, хотя злые языки говорили, что это и не игра вовсе была. Замечательный актёр, светлая память ему.

— А вот если мы с ним сейчас встретимся — то быть беде. Он-то от методики ни на шаг не отступит, годами навык отточен. А вот я тогда не скоро пивка попью, — он сидел с грустным и задумчивым видом.

— Надь, — сказал я. И жена без вздохов зашла в дом.

— Как нога? — спросил я у Артёма.

— Нормально, чего ей будет? Пару недель бегать-прыгать не надо, а потом уже как карта ляжет. Там не разрыв и даже не надрыв, а растяжение и подвывих какой-то. Бадька, оказывается, в этом волочёт. Полночи мне какие-то иголки в коленку тыкала, так что та распухла, будто ёж прилип. Вообще не удобно было, короче, — смутился он. — С утра просыпаюсь, и так хреново, а надо мной она стоит со скальпелем в руке. Ну, думаю, хана мне, не иначе — другим именем назвал. А каким, что самое обидное, и вспомнить не могу. Она мне ножиком пырь в коленку — и полведра дерьма какого-то сцедила с сустава. Пластырем заклеила и говорит — гуляй. Вот я и пошёл. Ну, не сразу, правда, — снова опустил он глаза.

Надя вернулась с двумя бутылками какого-то местного пива. И тарелкой бутербродов, которые тут же принялись исчезать в Головине, как в черной дыре. Но поблагодарить жену за гостеприимство и хлебосольство успел, видно, что офицер. А я и не знал, к своему гуманитарному стыду, что слово такое есть: «хлебосольство».

Мы сидели на ступеньке, и Тёма рассказывал, что это ж надо было проснуться в такое время, когда кабаки все уже закрыты, а магазины — ещё, и как ему повезло иметь в соседях такого запасливого меня с чудо-женой, когда скрипнула калитка. Пришли Ланевские и Бадма. Баба Дага сказала молодым, что мы с Артёмом того и гляди пить начнём без них и велела торопиться. Да уж, с такими соседями ни собак, ни камер не нужно — служебно-розыскная бабка держала наш переулочек в три дома под неусыпным контролем. В оба глаза, правда, не смотрела, но у неё и так отлично всё получалось. И зря, оказывается, Головин наговаривал на Лорда — он припёр из дома на плече ящик пива, какого-то прямо английского, импортного, о чём гордо заявил. Во второй руке, в пакете, была кастрюля с куриными крыльями, которые с вечера, как выяснилось, замариновала Мила. Пока мы с Тёмой разводили огонь — проснувшийся Антон с Серёгой подтянули к мангалу лавки и повесили между столбами и деревьями три гамака. Утро продолжало добреть с каждой минутой.