А потом пошли на пляж. Волейбол удался чуть лучше — Второвы раскатали нас не с таким огромным отрывом по очкам, как раньше. Наверное, за недельку — две сборная Волковых поднатаскалась бы получше. Но планы были другие. И, как совершенно справедливо отметила Мария Сергеевна — детали. Всегда были детали.

День пролетал как из пушки — казалось бы, вот только что завтракали, а уже и ужин подкрался. Но сегодня он был не дома и не в кафе. Прямо на берегу стоял приличных размеров белый шатёр, как из сказок про Шамаханскую царицу, украшенный уютно горевшими тёплым оранжевым светом гирляндами. На двух стенах шатра красовались круги, разделённые на две половины. Внутри, вопреки ожиданиям, не стояли длинные белые столы, не высились над ними сложенные высокими конусами салфетки, и не ожидали возле входа предупредительно-вежливые официанты. Столы были, но вдоль стен, и уставлены были какими-то закусками. Стулья стояли в центре, полукругом, перед большим экраном для проектора. Видимо, ожидалось какое-то кино.

До шатра мы шли пешком — благо, до берега было минут десять неторопливой ходьбы. Такое расположение домов принято называть «второй линией». Дочки, сидя на плечах, распевали песни-джинглы каких-то новомодных корейских мультфильмов, которые тут крутили на детском канале. Их вовсе не смущало незнание ни испанского, ни корейского — главное погромче, чтоб у отцов начало звенеть в ушах. Мальчишки обсуждали завтрашний футбольный матч, и, вроде бы, даже планировали посмотреть его в одном из прибрежных баров. Том, где было полно шумных отдыхающих со всей Европы, возрастом ближе к ним, чем к нам. Жены говорили о какой-то выставке в Кадисе, куда планировали съездить на днях, а после неё — пройтись по тамошним магазинам. Молчали, кажется, только четверо — мы с Михаилом Ивановичем, Фёдор, бесшумно шагавший рядом, и Атлантический океан. Сегодня он был неожиданно тихим. Будто прощался с кем-то.

«Волков! Ты заколебал!» — рявкнул внутренний скептик голосом Тёмы Головина. «То тебе шумно, то тихо, то дует, то ещё чего-нибудь! Уймись уже!». Я был согласен с ним. Но в то же время не мог игнорировать странное чувство опасности, очень похожее на то, что одолевало перед визитом в проклятый особняк Толика.

— Пап, а ты скоро вернёшься? — неожиданно спросила сверху Аня, перестав петь на середине куплета.

— Да, Анют, скоро. Постараюсь за неделю обернуться — и к вам обратно. Ты, наверное, тогда меня вплавь обгонишь уже, у тебя же с каждым днём всё лучше и лучше получается, — нехитрая лесть заставила дочь гордо выпрямится и широко улыбнуться. Не знаю, как это произошло, но её улыбку я почуял затылком.

— А мне сегодня ночью дядя приснился, у него настоящий щит был и большая сабля! — вдруг вспомнила она.

— Рыцарь? — спросил я, изобразив интерес.

— Нет, лыцари все в доспехах, а он просто в каком-то пальто был и в сапогах. А щит красивый — красный такой, с тремя полосочками. А сверху там волк, тоже красный. Я запомнила потому, что ты же говорил, что волки нам родня, правда?

— Правда, родня, — ответил я, кажется, лишь чудом не сбившись с шага и сохранив спокойный тон в голосе. То, что Ане приснился кто-то из Волков-Ланевских, мягко говоря, обеспокоило. — И чего говорил тот дядя во сне?

— Сказал, что я красивая и умная! — и я снова почувствовал, как она завозилась на плечах, принимая, видимо, ещё более горделивую позу. — И ещё что-то про солёную землю.

— Шляхта — соль земли? — предположил я.

— Точно, точно! Пап, а шляхта — это кто?

— Раньше люди делились на несколько групп, — начал я, заметив, что Второв с Машей на плечах чуть сбавил шаг и, кажется, внимательно прислушивался. — Кто-то торговал — они были торговцами, торговый люд. Кто-то выращивал на земле рожь, пшеницу, овощи и скотину всякую — они были крестьяне, простой люд. А были такие, кто решал — чем торговать, что сажать, где пасти. Путь определял. Путь — значит шлях. Шляхта — служилый люд, так в книжках пишут. Раньше говорили, что они служили только царям и императорам. Но ещё раньше, оказывается, в совсем давние времена, службой считали заботу о тех, кто шёл за ними по их пути, по их шляху. Они были людьми чести, добрыми к друзьям и справедливыми к врагам, наши предки.

— Значит, мы тоже шляхта? — уточнила Аня, свесившись с плеча так, чтобы заглянуть мне если не в оба глаза, то хотя бы в один.

— Да, но только до тех пор, пока живем честно, — кивнул я.

— Дядя тоже так сказал. Слушайся родителей и живи честно. А ещё просил тебе кланяться зачем-то, — дочь попробовала поклониться сидя и ткнулась острым подбородком мне в макушку.

— Спасибо, что передала. Ничего больше не говорил он?

— Благодарить ещё велел за какого-то мытого… сбитого… — а теперь она явно нахмурилась, вспоминая правильное имя.

— Змицера? — подсказал я.

— Да, да, точно! За Змицера нашего благодарю батюшку твоего, — дословно передала она послание. — В гости жду северного соседа. Так и сказал. А почему ты северный сосед? Потому что на север ездил, да?

— Наверное потому, что наши с тобой предки жили километров на двести ближе к северу, чем тот дядя, что тебе приснился, — задумчиво предположил я.

Тем временем мы дошагали по пляжу до шатра, и я опустил дочь на песок. Она ойкнула, потирая отсиженное место, но вскоре уже сорвалась вслед за Машей, и от столов послышались их весёлые визг и смех.

— Секретаря растишь? — спросил Второв с задумчивым лицом, глядя вслед девчонкам.

— Да не хотелось бы. Сам не знаю, почему до меня «не дозвонились» и дочке приветы передали. Может, что-то показать хотели. Или предупредить. Или намекнуть. Пёс их разберёт, — я помял загривок. Своя ноша, конечно, не тянет, но отсидеть может вполне.

— Лететь не боишься? Чего может сделать этот, с гербом? — Второв выглядел озадаченным.

— Чингисхан, кажется, сказал: «Боишься — не делай. Делаешь — не бойся», — ответил я. — А сделать может многое. Сейчас всё равно не догадаться.