— Я… я у папы спрошу. Но сахарную пудру люблю, — смущенно ответила Аня, прижимаясь к Надиной груди, видимо, стесняясь незнакомых дяденек вокруг меня.

— Рада знакомству, Григорий, Василь, — Надя кивнула каждому по очереди. — Вы мне путешественника этого обратно пришлите, а мы уж с ним разберёмся, может, и на Новый год прилетим, да, Дим?

— Да, родная. Договорились. Ладно, передавай опять там всем приветы. Мы ещё немного посидим — и в гостиницу пойду, тут недалеко, — закруглил я разговор, искренне радуясь, что жена не вспомнила ни про Серёгу, ни про, главное, Тёминых бойцов. Не ко времени было бы.

Рыгор вернулся на своё место. Василь вышел из зала и вскоре вернулся со здоровенным самоваром. Да, чайку сейчас попить — самое время.

— Мы поняли, что тебе есть, что терять, Дима. Зачем тебе это? — прищурился на меня Болтовский.

— Недавно книжку читал хорошую. Земляк ваш, кстати, написал, с-под Гомеля. Во, с Речицы, точно! — я поднял повыше рекламную подставку под специи, салфетки и зубочистки, на которой был логотип местного пива, красным бантиком с надписью «Рэчицкае». — Так вот там главный герой — орк, и зовут его Бабай. Но целеустремленный очень. И цель у него — наносить добро и причинять справедливость. Или наоборот, не суть. Он тоже не мог мимо подлости пройти. Вот и я не могу.

— Лок’тар огар! — удивил меня знанием предмета Василь, широко улыбнувшись и подняв вверх большие пальцы на обеих руках.

— Ага. А теперь давайте придумаем, как бы нам сложить из восьми недобитков слово «счастье».

Сложнее всего было договориться с самим собой, и только потом — с окружающими. Предложения прямого шантажа и вымогательства разной степени изощрённости, от прямого в лоб до хитроумного, с тройным дном двойного смысла, отмёл сразу. Вспомнил свою реакцию на слова одного самонадеянного и амбициозного дагестанца. И то, как его голова теперь всегда внимательно и чуть отрешённо смотрела вокруг из своей колбы у меня в подвале. И решительно отказался от идей действовать через угрозы семье. Да, мы, интеллигенты, лёгких путей не ищем и всех судим по себе, потому и живём обычно плохо, нервно и недолго. Ну, если только не занимаемся каким-нибудь любимым делом, минимально связанным с социумом. Мне почему-то вспомнилась замечательная музейная хранительница Ядвига Брониславовна.

План был простым до идиотизма, прямым и искренним, как топор или моя жена по утрам. Встретиться со Станиславом. Объясниться. Разойтись. Очередность из трёх действий выглядела на этапе разработки несложно и нестрашно. Только вот скептик с фаталистом набили здоровенные лиловые синяки, колотя себе по лбам с криками: «Нет, ну вы гляньте на него?! Тебя жизнь-то вообще ничему не учит, что ли?!».

Рыгор и Василь, кстати, чем-то напоминали тех, внутренних, только по головам не стучали. Но определенное сожаление и тоска в их глазах проглядывали точно. Чекист грозился отнять у меня недоносков и сделать всё самостоятельно, раз уж мне, чистоплюю, претило мараться в подобном. На это я спокойно ответил, что если из корчмы поеду не в гостиницу и не по своей воле — этих восьмерых никто никогда не найдёт точно. И отхлебнул чаю. Вкусный был, хотя я и не люблю с чабрецом. Но там, видимо, не так много его было, а вот черносмородинового листа и мяты — в самую пропорцию. С настоящим сотовым мёдом.

Василь посмотрел на меня задумчиво, пошевелил усами, видимо, подбирая слова. Но не подобрал. Болтовский открывал и закрывал рот, тоже не находя аргументов, способных призвать меня к порядку, повиновению или хотя бы напомнить о том, что инстинкт самосохранения у разумных особей являлся одним из базовых. Должен был являться, по крайней мере.

— Вот что, Григорий Андреевич, — начал корчмарь, видимо, решив что-то для себя. — давай-ка так. Этому хлопчику явно Бог помогает. И нам, раз его сюда прислал. Не дело Бога гневить, коли он про нас вспомнил. Звони своим чёрным лисам с Марьиной Горки, «ашкам» и прочим «академикам», до кого дотянешься. Ставь в ружьё, рисуй задачу. Я по нашим пробегусь. Помнишь, как в пятом году хотели, когда Жорку взорвали?

— Помню, — хмуро ответил Рыгор. — Меня тогда чуть со службы не выперли.

— Зато Мордухаи притихли хоть ненадолго, спокойно было в городе.

— А чего тогда было, в две тысячи пятом? — поинтересовался я.

— Народ со всей области на похоронах Георгия разошёлся. Очень им хотелось Мордухаев за морды пощупать фатально, — с кислым лицом ответил Болтовский. — И вышло так, что поднялись вместе и наши, и ихние, — кивнул он на Василя.

— И чем дело закончилось? — интерес не проходил.

— Известно чем. Перевернули несколько фур, сожгли пару офисов. И разошлись по домам, — ответил вместо Рыгора хозяин корчмы. По лицу было очевидно, что подобное завершение его лично совершенно не устроило.

— Ага. А бардак потом месяцами разгребали, — подтвердил комитетчик.

— Мне тут давеча историю одну рассказали интересную. Анекдотец. Про то, как можно из проблемы преимущество сделать, — начал я загадочно.

— Ну давай, не томи, — насторожились и заинтересовались оба товарища с разных сторон стола и уголовного кодекса.

— Пришел, говорят, как-то к Сталину начальник ГУЛАГа, и давай жаловаться: «Сил никаких нет, отец родной, извели меня подопечные мои! Сидят вот в одной зоне у меня и наши, и ихние. „Синие“ работать не хотят — им, видите ли понятия не велят. „Красные“ с „синими“ в одном строю стоять отказываются, честь утраченного мундира берегут. А у меня план! Показатели у меня! Научи, батюшка, что делать, дай ума мне, горемыке!» — начал я задушевно-протяжно.

— И чего сделал Сталин? — спросили мужики хором.