— А Сталин сделал ЦСКА, — медленно и задумчиво ответил я, оглядывая каждого из них. — Он мастер был людям мотивацию находить. И «красным», и «синим». Да так, что ни одного спортивного рекорда небитым не осталось.

На следующий день по Правонабережной улице, вдоль днепровского берега мимо парка неторопливо шли двое. Высокий мужчина в длинном чёрном пальто опирался на трость с набалдашником в форме трёх башен, расположенных так, что рука лежала между центральной и нижней. Башни были серебряные. Под ногами мужчины похрустывал ледок, чуть припорошенный снегом. Наголо обритая голова, крючковатый нос, большие или, скорее, вытянутые в длину уши, плотно прижатые к черепу. Узкие сероватые губы и скучные глаза усталого старого убийцы, с заметной сеткой полопавшихся капилляров вокруг радужки. Видимо, он не спал этой ночью, но по осанке, походке и речи это было не заметно. Выдавали только глаза.

Вторым, в теплой джинсовой куртке и новых американо-еврейских скороходах, был я. От гостиницы хотел пройти пешком, навигатор показал всего двадцать минут, но решил, что нечего мёрзнуть заранее. Доехал на Радже, оставив его на парковке возле странного памятника колонке с питьевой водой. Меня обыскали на выходе из машины, потом при спуске к парку, тщательно, с детекторами, но без грубостей. Я тоже не нарывался — какой смысл? Люди делали свою работу.

Тяжелые чёрные тонированные внедорожники занимали, казалось, всё свободное место вокруг. Пары бойцов в чёрном камуфляже стояли так, чтобы одна видела другую, между ними было не больше ста метров. Место встречи выбрал собеседник, и явно ко встрече подготовился обстоятельно. Не то, что я — выхлебал с утра в суете чашку чаю из пакетика. И сделал пару-тройку звонков.

Мы шли неспешным прогулочным шагом вдоль великой Реки, воспитавшей столько поколений разных, очень разных людей. Вокруг было по-белорусски чисто и аккуратно. Слева покачивались на зябком осеннем ветру деревца, справа по берегу Днепра, изогнувшегося в этом месте зигзагом, тянулись тропинки и, вроде бы, пляж. Именно он, пустынный и совершенно лишний в этой холодной картине, навевал, почему-то, самые тоскливые мысли. «На небе только и разговоров, что о море» — подтвердил фаталист. «В такую собачью погоду — только и помирать» — согласился скептик. Мы с реалистом молчали. Нам прежде смерти помирать Небеса не велели.

— Как тебе город? — внезапно осведомился Станислав Мордухай, в ряде виденных мной документов обозначенный как Стас Вупыр*.

— Красивый. Мне нравится Белоруссия, у меня предки отсюда, — ответил я, продолжая неторопливо шагать между ним и Днепром.

— Надолго к нам? — голос был сух и безжизненен, как лысина говорившего. Какая-то короста на ней, замазанная то ли гримом, то ли чем-то ещё, наводила на мысли о болезни и беде. Возможно, он и не брил голову.

— Думал, на пару дней. Но, видимо, придётся задержаться, — интересно, сколько нужно пройти, чтоб он перешёл к делу? Неторопливый какой. Наверняка, какая-нибудь жмудь с чухонью в роду была.

— А стоит ли? — так же спокойно спросил он. Прозвучала фраза вполне обычно, но заставила насторожиться. Внутри начинало разгораться пламя. Пока только начинало.

— Да. Стоит. Давай я тебе историю расскажу, а ты мне посоветуешь потом, как быть?

Лысый кивнул, не глядя на меня.

— Иду я с товарищем повдоль озера старинного. Было у меня дело там, одно из тех двух, что и привело в ваши края. Тут из лесу восемь хлопцев, не детей уже, взрослых, с паспортами, выгоняют пинками и криками девушку. И раскладывают её на сырой холодной лужайке.

По Станиславу нельзя было сказать, что он хотя бы слышал то, что я рассказывал. Ни единого мускула на лице не шевельнулось. Лишь мизинец на правой руке начал вдруг мелко дрожать возле нижней башни рукояти трости. Но недолго.

— Мы с товарищем девушку спасли. Не дело обижать убогих, а она умом скорбная оказалась. Таких трогать — Бога гневить, — мой голос стал глуше. Воспоминания вчерашнего дня спокойствию и умиротворению не способствовали никак.

— Живы мальчики? — спросил Мордухай абсолютно, казалось бы, не заинтересованным тоном. Только мизинец снова затанцевал вокруг башни.

— А мальчиков там не было, Стас. Там были насильники и в самом скором будущем — убийцы, потому что даже в их головы пришло бы, что оставлять Милу в живых опасно. И озеро рядом удобное, памятное.

— Это друзья моего сына, я каждого из них знаю с детства. Для меня они всё равно мальчики, — спокойно пояснил он. А мне не ко времени вспомнился старый анекдот про «говно мальчик, надо нового делать».

— Я не Макаренко, Стас. Молодежная культура и прочая педагогика — это не ко мне. И переучивать их тоже, хвала Богам, не мне, — качнул я головой. На упоминании Богов его трость чуть скользнула в сторону, под ноги. Камешек, наверное, попался.

— Чего ты хочешь? — наконец-то. Я начал уж думать, что мы так по бережку до самой Орши будем идти, пока он созреет. Или какой там город следующий выше по течению.

— Мира во всём мире я хочу. Но это к делу не относится. Верни Дагмаре бизнес. И забирай сына.

— А как же эти пошлости, вроде: «не вернёшь старухе бизнес — получишь сына по частям»? — язвительно спросил он. Вот и первые эмоции стали проявляться.

— Ты хочешь получить частями? — в моём же голосе оттенки исчезли. Мне разговор с самого начала не нравился, а тут и вовсе перестал. И шутить не было ни малейшего настроения. Он сбился с шага.