На наших глазах из амфоры появлялись и бережно выкладывались на снежно-белую салфетку вещи, пролежавшие на дне болота почти восемь веков. Судя по их сохранности — лежали они не в горшке под водой, а в вакуумной колбе. То, что досталось Серёге Ланевскому из старинной памятки возле красно-серого камня, выглядело гораздо более пожившим, хоть и было моложе лет на пятьсот. И насчёт злата-серебра пастор не угадал — среди находок было и золото, и даже драгоценные камни. Мне запомнился приличный, с полкулака, изумруд и рубин размером с хорошую такую сливу. Оба камня были покрыты затейливой резьбой не то на арабском, не то на персидском.

Из кожаных тубусов доставали и бережно расправляли какие-то свитки-манускрипты. Отдельно выкладывали вещицы, выглядевшие старше, чем всё остальное: бронзовый нож, оголовок не то копья, не то остроги, что-то, напоминавшее мотыгу, но из странного серебристого металла. В химии и прочей металлургии я силён не был, но подозревал, что в тринадцатом веке сварить нержавейку тут могли бы только попаданцы, как у одного замечательного уральского писателя, который одинаково классно писал про времена что Брежнева, что Бирона, что первых Романовых. Он-то, Андрей Готлибович, как раз всю жизнь с металлом работал, точно знал и историю, и технологию. Не то, что богачи всякие нечаянные.

Почти самым последним из амфоры появился диск, кажется, даже золотой, диаметром сантиметров семь. И я замер. Потому что на нём были изображены те самые то ли летящие навстречу друг другу две птицы, то ли пяти- или шестиконечная звезда. И было очевидно, что эта вещица годится перстню на моей левой руке в пра-пра-пра-прабабушки. Как минимум.

А потом диск повернули на камеру другой стороной, и серый кардинал подался вперёд к экрану, громко прошептав: «Не может быть!». На обороте, или лице, это уж как посмотреть, развевались три лепестка тёмно-красного пламени.

— Юлик, мы нашли?! — будто не веря ни картинке, ни своим глазам спросил он у аббата.

— Да, Миш. Я думаю, да. Головастики твои смотрят пока, вердикта не дали, но я уверен — это оно, — с воодушевлением и непонятной гордостью подтвердил пастор.

— Дима, ну ты даёшь! — мощный старик подскочил с места с несвойственной возрасту и статусу поспешностью и кинулся меня обнимать. Реалист молчал спокойно. Скептик молчал напряженно. Фаталист отреагировал фразой изумлённого капитана третьего ранга из «Особенностей национальной рыбалки»: «Наверное, попали куда-то».

— Погоди ты, Миш, тискать его! Дима, скажи мне, не будешь ли ты возражать, если вот эти предметы поступят в ведение Михаила, а вот эти — отойдут испанской короне? — аббат, наращивающий свою загадочность с каждым часом, обвёл находки, выложенные рядами на белой ткани, зелёным огоньком лазерной указки, которую я не заметил. Но не удивился — мне просто уже больше некуда было. Пожалуй, он и из глаз мог начать лучи испускать — я бы и не моргнул. Потому что глаза и рот не закрывались, брови не опускались, а понимание ситуации по-прежнему катастрофически запаздывало.

— Я стесняюсь спросить — кроме меня ещё кто-то чувствует себя чуточку дебилом? — прозвучал в полной тишине голос Головина. В ответ скептик и фаталист подняли руки, причём последний тянул свою так, словно хотел подчеркнуть, что он не чуточку — он в полном объёме, на всю сумму.

— Я, — на два голоса хором сообщили Ланевские. Похвальное единодушие для молодой семьи, хотя, наверное, для начала стоило бы тренироваться соглашаться по каким-то менее сомнительным вопросам.

Второв и аббат с утраченной фамилией объяснили нам, показывая подробно и в деталях древний диск, что это был не просто предмет древнего культа или жреческое украшение. Со слов мощного старика, это был утраченный этап в истории мировых религий — и не менее. Падре вторил, что на этой находке будет сделано столько докторских и прочих кандидатских, что и не перечесть.

С их слов выходило, что символ пламени с тремя лепестками, в точности повторявший тот, что был на медальоне покойного Бахрам-шаха, являлся чем-то, предварявшим зороастрийскую религию. Древние персы за семь веков до нашей эры не выдумали новую, а, как это часто случалось, изящно трактовали уже существовавшую, с написанными и доказанными чудесами, пантеоном и прочими атрибутами. А вот откуда шли её истоки — все молчали намертво: и народная память, и источники, и даже историки, для которых это было, в принципе, несвойственно.

И вот нашёлся предмет, датировавшийся по предварительным данным геохронологии, которым ещё предстояло кучу раз уточняться и перепроверяться, десятым веком до нашей эры. Мы подняли со дна болота вещицу, сделанную три с лишним тысячи лет назад. Началась эпоха античного искусства. Кельты с пиктами едва принялись осваивать земли неудобного острова с отвратительным климатом, которому только предстояло стать сердцем великой империи через много веков. На горе Мориа строился Первый храм, который потом разрушил Навуходоносор II. У меня в голове не умещалось, что мы сегодня тащили из болота на венике бидон, хранивший ровесника всех этих событий. Судя по Ланевским и Головину — у них тоже картинка складывалась медленно и с заметным трудом.