Я встаю, отхожу на несколько шагов, провожу рукой по сердцу, прежде чем снова повернуться к ней.

—Почему он так тебя боится?

— Это не важно. Важно, чтобы он тебя не трогал.

— Потому что только ты можешь диктовать, кто прикасается ко мне, верно?

— Хелена...

— Верно? — я молчу, пока она беснуется, — Правда ли, то, что она сказала? Что ты можешь остановить это прямо сейчас?

— Все не так просто, — я чувствую, как мои глаза сужаются, чувствую, как напрягается мое лицо. Она качает головой.

— Да или нет. По-моему, это звучит довольно просто.

— Люсинда - лгунья.

— А ты нет? — я качаю головой, отворачиваясь, — Ты сказал мне доверять тебе. И я это сделала, — начинает она, — Я не поверила ей, когда она сказала, что ты кормишь меня по частям, и я просто купилась на это. Все это, — она замолкает, прикусывает губу, — Я влюбилась в тебя.

Я подхожу к ней, беру ее за руки: — Хелена...

— Не прикасайся ко мне, — она отталкивает меня.

— Люсинда сделает все, чтобы причинить мне боль. Чтобы причинить тебе боль. Чтобы причинить нам боль.

— Какие мы?

— Не дай ей победить.

— Она не лгала...

— Ты не понимаешь, Хелена. Есть вещи о которых ты не знаешь.

— Какие вещи? Что мне нужно знать, чтобы искупить твою вину? Это может заставить меня простить тебя? Из-за тебя умерла моя тетя. Ты — причина, по которой я здесь. Ты — причина того, что каждый раз, когда я двигаюсь, каждая частичка меня болит. Из-за тебя я чуть не умерла. Ты. Это все ты!

— Твоя тетя была старой, — глупо говорить. Я сам это слышу.

— О! — она приподняла покрывало, свесила ноги с края кровати. Останавливается. Зажмуривает глаза и хватается за край прикроватной тумбочки.

— Оставайся в постели, ты слишком слаба.

Ей требуется минута, но она открывает глаза и заставляет себя встать. Я подхожу к ней, беру ее за руки и ловлю, когда у нее подгибаются колени.

— Возвращайся в кровать, Хелена.

— Ты накачал меня наркотиками? Я что, накачан накачена наркотиками?

— Чтобы твое тело могло исцелиться.

— Не прикасайся ко мне, — она опускается на край кровати и сбрасывает мои руки, — Я не хочу, чтобы твои руки касались меня.

Я слышу ее слова, но не позволяю себе чувствовать их.

Она закрывает лицо руками, трет глаза. Когда она смотрит на меня, во мне горит обвинение.

— Ты прав. Она была старой. И она держалась до этой жатвы, потому что каким-то образом знала, что это буду я. А потом это время пришло, и я даже не успела попрощаться, а ты просто продолжал лгать мне снова, снова и снова, — она снова встает, делает шаг, спотыкается.

— Возвращайся в кровать, Хелена.

— Я не хочу быть в твоей постели.

Она делает еще один шаг, и на этот раз ее ноги подкашиваются. Я ловлю ее как раз перед тем, как ее колени коснутся ковра.

— Возвращайся в эту чертову кровать.

Я кладу ее в него и удерживаю, когда она снова пытается встать.

— Оставайся в постели, или я заставлю тебя остаться, — предупреждаю я.

— Я не сомневаюсь, что ты это сделаешь. О чем еще ты лжешь? Что там еще есть?

— Я чуть не потерял тебя, Хелена, — отступаю назад, слыша свои собственные слова.

— У тебя никогда не было меня, Себастьян.

Ее слова ударили меня, как удар кулаком в живот. Я наблюдаю за ней, потираю подбородок, вижу, как она сдерживает рыдание.

— Ты устала. Тебе нужно поспать, чтобы ты могла ясно мыслить, — говорю ей и подхожу к двери.

— Я хочу домой.

— Нет.

— Отпусти меня домой. Я хочу домой! — я поворачиваюсь к ней, делаю шаг навстречу.

— Домой? — огрызаюсь. Я понимаю, что не должен использовать такой тон, но это происходит, — Домой к кому?

Она вздрагивает, как будто я ее ударил.

Я заставляю себя остановиться, держаться подальше от нее, прежде чем встряхну ее, чтобы она поняла.

— Покончи с этим. Ты можешь покончить с этим! — кричит она.

— Люсинда лгунья, Хелена.

— Ты лжец, Себастьян!

— Все не так просто.

— Просто отпусти меня!

Я ударяю кулаком в стену: — Нет!

Хелена вздрагивает, ее глаза расширяются. Я вижу страх в них.

Она боится меня.

— Почему нет? Почему ты не хочешь меня отпустить? Почему ты хочешь удержать меня, когда я не хочу быть твоей?