«…когда я была твоей…».

Эта фраза стала его лингвистическим нейротриггером.

Элиза столько всего сказала ему в тот вечер, но сознание зацепилось лишь за этот крохотный фрагмент.

Три недели Рома засыпал и просыпался с тяжестью в груди от повторяющегося воспоминания. Даже когда рядом была Лена, прижимавшаяся к нему во сне. А теперь несравненная валькирия пришла на день рождения и добила своим прощальным жестом. Поставила точку в войне. И вышла из неё неоспоримым победителем.

Он не смог вернуться домой. Уехал после банкета на работу и целенаправленно глушил любые мысли алкоголем добрую половину ночи.

Еще никогда в жизни Разумовский не напивался до состояния полного ничтожества. Не сходил с ума, в бреду раз за разом притягивая к себе мерещившуюся Элизу, целуя её податливые губы, врываясь в неё жадными властными толчками.

Она почему-то снова была с длинными густыми волосами, которые с удовлетворенным рычанием мужчина наматывал на кулак, развернув её к себе спиной, и вдавливал… вдавливал в свою грудную клетку, стремясь запереть строптивицу глубоко внутри, не отпускать, не делиться ни с кем. Слиться, раствориться, исчезнуть как отдельной единице, стать чем-то целым, неделимым…

Рома сметал всё со стола, раскладывал красивое тело, любовался им, ласкал, наслаждался ответными реакциями, улыбался полоумным психопатом. А девушка смеялась гортанно, сама тянулась к нему, снова царапала своими ногтями, кусала, дразнилась. И дышала отрывисто, постепенно переходя к стонам. Жаркая, отзывчивая, страстная…

И её глаза… бесподобные… огромные… сверкающие пьянящим вызовом…

А потом он снова подтягивал к себе, целовал до боли, брал и брал пронзительными алчными вторжениями, неосознанно стараясь подчинить, выбить из неё признания… Признания? Какие признания?..

Мужчина распахнул веки. С большим трудом и болезненной пульсацией в висках. Медленными заторможенными движениями принял сидячее положение, пытаясь сориентироваться, где находится.

Это действительно был его кабинет. А сам он завалился на диван и, судя по состоянию одежды, проспал на нем несколько часов. И все фантазии, все горячие сцены… тоже оказались лишь сном. В помещении царил привычный идеальный порядок. Только пара початых и высушенных до донышка «Torres Jaime I» со стаканом на столешнице свидетельствовали о том, что Рома налакался на славу.

Его на какой-то миг ужаснуло, что он не помнит событий позднего вечера и ночи, и это абсолютно ненормально, но мужчина быстро отмахнулся от этой назойливой сентенции. Стало до непривычного... плевать. На всё.

Часы на запястье показывали начало седьмого. Скоро по обыкновению сюда должны заглянуть уборщицы. И лучше поскорее исчезнуть, чтобы не создавать неловких ситуаций.

Чувствуя ломоту во всем теле и неуклюже руководя собственными конечностями, Разумовский заставил себя встать и ради приличия выкинуть пустые бутылки. Схватив нещадно измятый пиджак со спинки злосчастного дивана, изрядно попортившего ему позвоночник, Рома вытащил телефон, смахнул все оповещения и вызвал такси. Оказавшись в квартире, прямиком последовал в ванную, где долго… очень долго пытался смыть все картинки из головы.

И подавлял отчаянное сожаление о том, что это были лишь фантазии...

Рухнув на вожделенную кровать, Рома написал Лене короткое сообщение о том, что его не будет, с просьбой всё проконтролировать. Без зазрения совести отключил смартфон и откинулся на подушку, впервые на своем веку «прогуливая» рабочий день.

Однако. Слишком много «впервые» стало в жизни за короткий период… Как когда-то давно. И оба раза — после появления Элизы…

Это была последняя ускользающая мысль на ближайшие часы.

* * *

А проснулся он от озноба. Это было не физическое явление. Его колотило на нервной почве. Не было и намека на то, что сон принес облегчение или отдых. Тело оставалось чужим и непослушным, голова — тяжелой. Подсознание упорно возвращало его к горькому принятию потери чего-то очень важного. Упущенного. Добровольно, причем.

Ни две чашки кофе, ни контрастный душ, ни попытка отвлечься проектом хотя бы из дома… ничего не помогло заткнуть внутренний голос, сводящий с ума своими настойчивыми инсайтами.

И ближе к девяти вечера Разумовский сдался. Принес к компьютеру бутылку рома, бокал и вооружился пачкой сигарет. А затем вошел в мессенджер и нажал на видеовызов, мрачно разглядывая экран. Настал тот самый исключительный момент, когда ему нужно выговориться и всё рассказать. А не наоборот — быть чьим-то верным слушателем.

— Я таки дожил… Стой! — Андрей принял звонок и сразу понял суть происходящего.

Друг внезапно исчез из поля зрения, оставив после себя крутиться геймерское кресло, вызвавшее своими вращениями раздражение Ромы. И появился через минуту. Подготовленный к грядущей исповеди. С коньяком и нарезанным лимоном. И это с учетом того, что на том конце земного шара раннее утро.