Элиза нисколько не удивлена его внимательностью к деталям. Давно привыкла. Поэтому нет смысла спорить.

— Я не играюсь, я — медитирую. Меня Ася научила. Представлять, как с едким облаком выходит негатив и злость. И прибегать к такой практике только при крайней необходимости. — Хорошая попытка самообмана. — Ты советуешь что-то более действенное? — Да. Не загонять себя в такие ситуации, требующие сторонних симуляторов.

Она рассмеялась прагматичности высказывания и сделала глубокую затяжку.

— Меня не покидает ощущение, что ты притворяешься кем-то другим, — звучит внезапное признание. — Примеряешь чужую роль. — Ты так думаешь? Может, наоборот, теперь я — настоящая? Пришедшая к своему истинному «я»?.. И тебе просто это не нравится?.. — Это бравада, Элиза. — Психологи говорят, принимать себя — тоже подвиг. Я теперь придерживаюсь этой версии. Поэтому, твои слова меня не трогают, Разумовский. Чужое мнение — пустой звук. — Хотелось бы в это верить. — Знаешь, — меняет она тему, позволяя горчащему дыму заполнять легкие, — в Восемнадцатом веке в Англии можно было продать свою жену на ярмарке. Представляешь, сколько бы ты заработал на мне? — Или сам доплатил бы, чтобы больше не видеть.

Девушка расхохоталась, под конец слегка закашлявшись.

— Оказывается, в тебе живет еще и скрытая сволочь. И я никак не могу определиться, — она нашла в темноте его грудную клетку и постучала по ней указательным пальцем свободной ладони, — кто живет под этой броней: агрессивный педант или ранимый мальчик? Какой ты на самом деле, Разумовский? Почему маскируешь свою боль, не подпускаешь никого? Живешь так… так ровно! Вся жизнь построена на интонациях, но на чем построена твоя жизнь, если ты не обладаешь никакими интонациями?..

Элиза резко одернула свою руку и потушила сигарету, не зная, куда деть окурок.

За каким-то чертом в паре метров от них вдруг зажглась уличная лампа, привинченная к углу здания. Это вынудило её зажмуриться, чтобы затем постепенно привыкнуть к свету. Само собой, никакой откровенности от своего собеседника она не ждала, но стоять во тьме было приятнее. Создавалось ложное впечатление, что у них доверительная атмосфера. Уединение среди сотен гостей. Но теперь оно было нарушено, и их свободно могли заметить снующие туда-сюда люди. Другой вопрос, что подвыпившим и увлеченным общением господам было не до них…

Девушке даже показалось, что она заметила вдалеке силуэт Алекса в компании стройной блондинки.

— В любом случае, — продолжила свою мысль Элиза, сжав бычок в кулаке и взглянув в глаза невозмутимому Роме, которого будто не волновало, что по его душу предприняли попытку диверсии, — ты слишком благороден для этого бизнеса, Разумовский. Я, может, не до конца понимаю, что творится под крышей вашей мутной корпорации, но одно точно: в объявленной холодной войне между «дочками» у Алекса больше шансов победить, потому что он не ограничен ни совестью, ни средствами. Хотя ты достойнее, способнее и гораздо умнее него. Кривая правда.

— А ты всё еще веришь в культ справедливости?

— Я тебе больше скажу — я её ярая почитательница, — протянула весело, заговорщически подмигнув ему.

Он улыбнулся. Так искренне и задорно, что у неё запекло в груди. Как часто Элизе хотелось вернуться в прошлое хотя бы ради одной такой его улыбки… Как отчаянно хотелось, чтобы они были посвящены исключительно ей…

Но это невозможно.

— Ты забыла мое имя? — огорошил странным вопросом. — Почему так много отсылок к фамилии?

Девушка задумалась на секунду и признала, что Рома прав. За последние несколько минут она обращалась к нему исключительно так.

— Всё просто, Роман Аристархович, мне нравится Ваша фамилия.

— Тогда ты могла бы сменить свою, когда мы поженились.

Под ребрами кольнуло. Уныло. Тоскливо.

И зарождающееся шутливое настроение вмиг стерло нестерпимой горечью.

— Боюсь, я не потянула бы её величия.

Проницательный мужской взор прожег блеснувшей в нем искрой, но она тут же исчезла в глубине этой завлекающей тьмы. Он склонился ближе к ней, не отпуская, не позволяя нарушить зрительный контакт. Словно пространство между ними перетянуто веревочкой, к которой привязана Элиза, и Рома дергает за один конец, приближая её к себе.

— Поехали. — К тебе? — усмехнулась, не скрывая разочарования. — Или ко мне? А, может, лучше сразу в отель? Это будет идеальный сценарий. — Мы оба понимаем, чем закончится сегодняшний вечер, — неожиданно цинично отсекает он, не разделяя сочащейся из неё иронии. — Когда в глазах женщины горит согласие, мужчина обязан оправдать её ожидания. — А в моих глазах ты видишь только это? Согласие на секс? — начала злиться девушка. — Я разучился читать тебя, Элиза. Вижу только то, что ты позволяешь. — Странно, когда человек не распознает свой собственный почерк, которым исписан взгляд напротив.